Об эксперте: Сергей Тутов, директор по R&D и инновациям «Сибура». Опыт в химической промышленности — более 15 лет, из которых 13 лет в «Сибуре».
Эхо 1990-х и технологичные индустрии
— Когда говорят о НИОКР в промышленных компаниях, эту аббревиатуру обычно используют как синоним зарубежного R&D. На практике это одно и то же или между ними есть различия?
— С точки зрения сферы деятельности это абсолютно идентичные термины. Но есть определенные особенности исторического развития.
За рубежом, помимо фундаментальной науки, которая традиционно спонсируется государствами, давно существует достаточно серьезный пласт прикладной индустриальной науки. Она и выступает проводником научных инноваций в промышленность.
В России эта прикладная часть, которая связывает наработки научных институтов с промышленностью и обеспечивает трансфер инноваций, немного просела в 1990-е годы. Экономика перестраивалась с плановой на рыночную. А западные компании тем временем предложили готовые востребованные рынком технологии, что привело к развитию лицензирования и некоторой стагнации отечественной отраслевой науки.
— Эту просадку удалось компенсировать?
— В 2000-х годах крупные компании стали понимать, что доступ к продвинутым технологиям либо ограничен условиями лицензий, либо невозможен. Начали активно инвестировать в развитие собственного R&D. В 2022 году санкции еще больше подстегнули этот процесс и ускорили инвестиции в прикладную науку.
Думаю, что с учетом достаточно сильных компетенций мы быстро закроем сложившийся пробел. По крайней мере, в нефтехимии. Уже к 2028–2029 годам наши технологии не будут отставать от западных.
— Собственный R&D всем крупным промышленным компаниям? Или в каких-то случаях можно обойтись чужими разработками?
— На это можно посмотреть в нескольких разрезах.
Во-первых, технологичность индустрии. Есть отрасли, где без исследований и разработок бизнес не может существовать. Например, микроэлектроника или фармацевтика. Даже если ты делаешь дженерики, тебе нужен R&D, чтобы их синтезировать. Нефтехимия тоже относится к таким технологичным отраслям.
Во-вторых, позиции компании в отрасли. Если компания хочет быть лидером высокотехнологичной индустрии, то R&D становится жизненно необходим. Есть экономические факторы, которые помогают приблизиться к лидерству как минимум с точки зрения прибыли. Например, конкурентная себестоимость. Но выйти в лидеры и предложить уникальные продукты, которые больше никто не производит, без R&D невозможно.
Упаковка для мяса и отдача от инвестиций
— Из каких основных блоков состоит R&D крупной промышленной компании?
— Мы выделяем два ключевых направления. Первый блок — это развитие продуктовых линеек, улучшение свойств продуктов. Наши клиенты тоже хотят повышать свою эффективность и продавать свою продукцию дороже. Часто эти улучшения зависят от того, какой продукт они производят.
— Например?
— Охлажденное мясо в супермаркете часто продается в пластиковой упаковке. И мы привыкли к тому, что в этой упаковке оно может спокойно пролежать в холодильнике до пяти дней и не испортиться. Но 20 лет назад такое сложно было представить.
Это стало возможным благодаря тому, что упаковка не пропускает кислород и, соответственно, мясо не окисляется. Такие свойства интересны и компаниям, которые продают мясо, и супермаркетам. И эти свойства мы должны заложить в свой полимер.
У нас работают семь прикладных центров «Сибур ПолиЛаб», все они нацелены на изучение потребительских свойств конечной продукции. Мы смотрим, что мы должны сделать в своих разработках, чтобы закрывать потребности ключевых отраслей.
— Что из себя представляет второй блок?
Это инновационный R&D — разработка новых продуктов и способов их производства.
Например, на рынке появляется технология, которая позволяет создать востребованный высокомаржинальный продукт. Но приобрести ее нельзя. Тогда наша задача — разработать собственную технологию. Другой вариант — создание с нуля продуктов и решений, которых еще нет нигде в мире.
Весь этот блок R&D у нас работает в рамках экосистемы «Сибур Инновации». Инновационное направление исторически — уже более 15 лет — развивалось в Томске. А в этом году мы начали строительство нового центра научных исследований и масштабирования в Казани. Планируем открыть его в 2026 году. Это будет самый крупный в России научно-исследовательский центр в области нефтехимии, который позволит значительно ускорить процессы создания новых технологий и собственных спецкомпонентов.
Ну и, конечно, нельзя не упомянуть исследования по повышению эффективности производства. Мир развивается, появляются новые инженерные решения, способы получения аналитики данных с производств. Если их не использовать, то будешь проигрывать рынку с точки зрения себестоимости. Поэтому практически любая промышленная компания, начиная от некоторого размера бизнеса, инвестирует в оптимизацию своих технологических процессов.
— Исследования и разработки — это всегда дорого. Хватает ли у компаний ресурсов, чтобы закрыть растущий запрос на новые разработки?
— Инфраструктура, люди и компетенции используются во всех трех блоках R&D, о которых я говорил. Оптимизация процессов — это короткие проекты от полугода до года. То есть в этом году ты их запустил, а в следующем уже получаешь эффект. Проекты по развитию продуктовых линеек — это год-два. Сегодня инвестируешь в разработку, а потом в течение нескольких лет получаешь повышенную премию по продукту. Все это позволяет генерировать прибыль, которая компенсирует расходы на R&D.
— А инновационные разработки?
— Это сложнее, дольше и дороже, при этом и степень риска достаточно высока. Но ты инвестируешь в создание нового продукта, который при успешном прохождении всех этапов может генерировать стабильный и большой денежный поток.
Сейчас мы увеличиваем вложения в разработку. В 2024 году инвестировали вдвое больше по сравнению с 2023-м. В 2025-м финансирование R&D дополнительно вырастет. У нас увеличивается портфель разработок на ранних стадиях, которые будут требовать больших вливаний по мере приближения к стадии коммерциализации.
Переизобретение vs инновации
— Сегодня в России фокус на импортозамещение, и это требует переизобретения множества технологий. За рубежом такой задачи не стоит, и можно фокусироваться на инновациях. Это значит, что мы будем отставать по уровню технологий, бросая все силы на переизобретение вместо инноваций?
— Я бы не сказал, что мы бросаем на него все силы. У нас движение по этим двум направлениям идет параллельно. Более того, одно не мешает другому, а поддерживает.
— Каким образом?
— Невозможно создавать инновации, если ты не научился масштабировать технологии, переносить технологии из пробирки в промышленность. Например, сделав новый катализатор на базе нового соединения, мы получим в лаборатории граммы полимера с какими-то интересными свойствами. Но нужно пройти путь до промышленных установок, на которых выпускают сотни тысяч тонн.
— В российской нефтехимии есть инфраструктура для этого?
— Мы начали инвестировать в нее с 2017–2018 годов и успели многое сделать.
Из текущих проектов — сейчас завершаем строить центр пилотирования технологий по производству полимеров в Тобольске.
Подобная инфраструктура позволяет отработать конфигурацию оборудования, инженерные решения для большого производства и в итоге создать процесс для выпуска сотен тысяч тонн полимеров, при этом никак не влияя на объемы выпуска продукции. А раньше обкатка катализаторов и технологий происходила сразу на промышленных мощностях.
То, что мы делаем сейчас в импортозамещении, как раз помогает нам наладить процессы масштабирования. И обеспечивает фундамент для выхода на уровень создания инноваций на горизонте трех-пяти лет.
— То есть отсутствие зарубежных поставок не затормозит отрасль?
— Когда ты вдруг вынужден самостоятельно создавать в том числе базовые решения, ты неизбежно залезаешь в инновации. Начинают формироваться научные команды, вокруг компании складывается научное сообщество. Появляется инфраструктура, которую хочется использовать не только для того, что уже сейчас актуально на рынке, но и для более инновационных разработок. И у бизнеса формируется уверенность: «Ресурсы есть, мы это можем».
— Когда вы планируете выйти на полную технологическую независимость?
— У нас большой набор проектов, львиную долю среди них занимают катализаторы, потому что они являются сердцем многих процессов и лежат в основе устойчивости компании.
От западных поставщиков катализаторов мы независимы уже сейчас. К 2027–2029 годам планируем выйти на полную независимость от импорта.
Замена титану и замкнутый цикл
— Какие основные тренды, помимо импортозамещения, сейчас просматриваются в нефтехимическом R&D?
— Ключевые тренды одинаковы для зарубежного и российского рынков.
Один из важнейших — повышение экологичности, снижение карбонового следа, вторичная переработка. У нас сформирован целый портфель R&D по экономике замкнутого цикла. Уже запустили проекты, где доля вторичных полимеров в выпускаемой продукции достигает 70%. Работаем над внедрением технологии термолиза: это позволит перерабатывать смешанный пластик, который очень тяжело разделить и переработать механически. Далее из него можно будет получить аналог нафты (продукт нефтепереработки. — «РБК Тренды»), из которой делают чистый мономер, а из него — обычный полимер.
Второй тренд — увеличение доли синтетических материалов. Мы стараемся заменить традиционные материалы, в том числе невозобновляемые, на более эффективные, легкие и прочные. Например, использовать полимеры там, где обычно применялись металлы. Сейчас работаем над технологией получения суперконструкционного пластика, который обладает прочностью на уровне титановых сплавов. Но, в отличие от металлов, он более легкий, не подвержен коррозии и позволяет работать такими способами, как 3D-печать. То есть можно просто напечатать из полимера детали, которые заменят металлические в таких перспективных отраслях как, например, медицинская, транспортная, строительная и космическая.
— Какие самые значимые разработки вы могли бы выделить?
— Сейчас наиболее значимая тема для разработок — катализаторы полиолефинов (это самые востребованные на рынке полиэтилены, к ним относятся полиэтилен и полипропилен). Именно благодаря таким катализаторам мы получаем новые свойства базовых полимеров — высокие барьерные характеристики, увеличение прочности, пластичность и другие. Все эти инновации поддерживают ключевые тренды развития отраслей потребления, в том числе на увеличение сроков хранения продуктов питания, снижение веса готовых изделий, повышение эффективности при переработке.
К самым перспективным разработкам можно отнести металлоценовые катализаторы, которые позволяют выпускать полиэтилен с уникальными свойствами. Он прочнее линейного полиэтилена, в том числе при низких температурах, и обладает лучшей термосвариваемостью (соединение материалов с помощью тепла и давления. — «РБК Тренды»). Эти характеристики важны для упаковки скоропортящихся продуктов и низкотемпературной упаковки — того же охлажденного мяса, которое я уже упоминал.
— Как вы думаете, что нефтехимические компании будут разрабатывать через 10–15 лет?
— Точно будет увеличиваться роль разработок, связанных с экономикой замкнутого цикла и заменой традиционных материалов синтетическими. Мы постоянно работаем над тем, чтобы улучшить и получить новые свойства. Как сделать такие полимеры, которые будут иметь максимально низкую теплопроводность и, соответственно, станут максимально эффективными теплоизоляторами? Как снизить вес тех или иных изделий, в частности в автотранспорте? Ведь чем меньше весит транспортное средство, тем меньше энергии оно расходует. На таких проблемах и фокусируются наши R&D-команды.
Химия, математика и связка с учеными
— Большой портфель R&D формирует такой же большой запрос на кадры. При этом новыми разработками заняты многие крупные игроки в промышленности. Вы не опасаетесь, что на всех просто не хватит кадров?
— В России исторически сильная химическая школа, поэтому у нас хорошая кадровая база. Но есть вызов, связанный с тем, что наука стала междисциплинарной. Помимо химии, это еще инженерия, математика, анализ данных. Например, без математического моделирования мы не можем проектировать большие промышленные установки.
— Где брать кадры для междисциплинарного подхода?
— У нас есть совместные с вузами программы практически во всех регионах нашего присутствия. Мы достаточно активно формируем для них заказ на компетенции, поддерживаем стажировки на предприятиях и в R&D-центрах. С Казанским национальным исследовательским технологическим университетом запустили первую в России программу обучения по полиолефинам.
Важно понимать, что, реализуя нашу R&D-программу, мы не стремимся все делать сами. Здесь важна синергия с фундаментальной наукой: во многих вузах есть достаточно сильные исследовательские группы, и мы много работаем с нашими научными партнерами.
— Каким образом выстраивается эта работа?
— Во-первых, ставим конкретные задачи по разработкам и выполняем их в партнерских лабораториях. Во-вторых, даем возможность научным сотрудникам поработать с актуальной тематикой, с реальным заказом индустрии. Государство тоже подталкивает вузы к тому, чтобы сотрудничать с индустриальными партнерами. Все вместе это позволяет выпускать специалистов в междисциплинарном подходе, которые обладают актуальными знаниями и понимают, что нужно индустрии.
— Получается, контакт между промышленностью и наукой восстановлен?
— Мы начали активно сотрудничать с научным сообществом в 2017–2018 годах. Сейчас у нас множество совместных проектов с институтами РАН. Тот же металлоценовый полиэтилен, о котором я говорил, вполне может производиться по отечественной технологии, над ней работает Институт нефтехимического синтеза РАН.
Ученые быстро адаптируются к запросам рынка, проработав несколько лет в связке с компаниями. Эта связка была утеряна в 1990-е, начала заново формироваться в 2000-е, а сейчас становится устойчивой.