Круговорот агрессии: как понять преступников и предсказать их поведение

Новости о публичных пытках, перестрелках на улицах или нападениях на мирных жителей всегда шокируют нас своей жестокостью и неожиданностью. Мозг требует объяснений и строит планы того, как избежать подобных ситуаций в будущем. Комментарии под новостями о преступлениях разбирают преступника по косточкам: от его психологических травм до национальности и принадлежности к определенному классу. Мы поговорили с психологами YouTalk, чтобы понять, почему мы каждый раз так заинтересованы фигурой агрессора и пытаемся приблизиться к этому образу мысленно, даже если он приводит нас в ужас. Вот главные вопросы, которые мы с ними обсудили:

1. Как мы реагируем на необоснованную агрессию.
2. Как наши попытки объяснить происходящее стигматизируют проблемы с ментальным здоровьем.
3. Наличие насильственной травмы у человека повышает вероятность того, что он пойдет на агрессивное преступление?
4. Можем ли мы предсказать бесчеловечное преступление заранее?

Реакция на агрессора

Рассказы о необоснованной жестокости нас пугают. В попытках понять мотивы преступника, мы пытаемся «обесчеловечить» его, отделить от группы людей, связанных рамками социума. Это оказывает влияние не только на наше видение агрессора, но и на все общество.

Почему нам так важно выделить то, что отличает агрессора от нас?

Под новостями мы часто видим комментарии о ментальном здоровье агрессора, о его религиозных и этнических особенностях. Кажется, будто комментаторы стараются найти как можно больше различий между собой и преступником.

Галина Лайшева, кандидат психологических наук, научный консультант онлайн-сервиса YouTalk, клинический психолог, семейный психотерапевт:

«Дегуманизация другого и отделение себя от него — это защитный механизм. Примечательно, что этот же механизм присутствует и у самого агрессора. Применение насилия обычно требует отсутствия эмпатии, для этого другой должен предстать бесчувственным, глупым, «не таким как мы», не испытывающим такой же боли и страданий. Это работает и в пропаганде при создании образа врага, это случается и в межличностных отношениях («они — биомусор», например).

В случае объяснения чужой агрессии мы не готовы признать собственную злость, поэтому мы «защищаемся» от нечеловеческих других. Так наша агрессия находит выход в контексте этой «защиты» — всех закрыть, запретить, лишить прав».

Валентин Оськин, гештальт-терапевт, супервизор и консультант онлайн-сервиса психологической помощи YouTalk:

«Такая реакция возникает из страха. За собственную жизнь, жизнь детей и близких. Это попытка рационализировать происходящее, чтобы отгородиться от ситуации, потому что она ужасна, она пугает, и если ее не рационализировать, есть большой риск повредиться психически (особенно если люди вовлечены в это напрямую). В психических защитах нет ничего плохого, защищаться от переживаний и страха — нормально. Но зачастую видно, что из этих защит люди не пробуют смотреть дальше, они в этом осуждении замирают. Простая рационализация не помогает полностью понять и прожить ситуацию. Чтобы двигаться дальше, стоит задуматься о глубинных причинах, о том, что происходило с этим человеком, как мы к этому относимся и как жить с этим».

Галина Лайшева:

«На мой взгляд, здесь есть сильная связь с уровнем инклюзивности в социуме — чем больше групп включаются, кооптируются в общественную жизнь, тем более демократичным и многоголосым становится общество. Так авторитарная единственная точка зрения теряет монополию, а уровень принятия повышается. Все равно какие-то «другие» всегда найдутся, при любом уровне толерантности. Эти другие — всегда хуже, и не «мы». Просто так работают механизмы объединения людей в группы: феномен ингруппового фаворитизма, где мы предпочитаем своих, останется в любом случае. Суть в том, что этих «своих» может быть больше, если уровень инклюзии выше».

Экономика образования И — инклюзия: что такое общество равных возможностей

Как наши попытки объяснить происходящее стигматизируют проблемы с ментальным здоровьем

Почему мы стигматизируем людей с определенными качествами, пытаясь объяснить мотивацию преступника?

Ксения Щербинина, психолог и юнгианский аналитик онлайн-сервиса психологической помощи YouTalk:

«Такие ЧС, как, например, нападения на школы, подрывают в нас чувство безопасности и защищенности, разрушают привычную картинку реальности, где можно спокойно ходить в школу и быть уверенным, что вернешься из нее целым и невредимым.

Когда такое происходит, мозг всегда ищет объяснение. Кажется, что если мы сейчас поймем, почему это произошло и кто виноват, то сможем избежать таких трагедий в будущем. Разумеется, когда начинаются поиски виноватых, начинается и стигматизация. Ярлык «он просто псих» или «больной человек» может сильно ранить людей с психиатрическими диагнозами. На деле это упрощение приносит облегчение только тем, кто эту стигму создает.

В реальности же грань между нормой и патологией довольно подвижная. К сожалению, мы часто сталкиваемся с тем, что люди с виду тихие и спокойные получают разрешение на оружие и идут убивать. А те, кто выглядит буйно и агрессивно, оказываются довольно безобидны».

Валентин Оськин:

«Общественная реакция на такие события всегда будет повышать степень стигматизации и самостигматизации людьми, которые обладают похожими на агрессора характеристиками. Например, на людей с разными особенностями поведения и здоровья — на них обращается внимание и оно не положительное, но и не осуждающее, а настороженное. Самое грустное здесь, что люди, которые сами обладают разными трудностями с ментальным здоровьем, не исключены из этого информационного потока, они это слышат, начинают про это думать и примерять на себя. Кто-то пропустит это мимо ушей и не примет на свой счет, а кто-то может этим впечатлиться и начать переживать по этому поводу: «может быть я чего-то не замечаю в своем поведении, и я опасен или у меня есть диагноз». Такие размышления и идеи приводят к тому, что состояние и так страдающего человека еще больше ухудшается. Получается, будто в нашем обществе нет другого механизма и реакции на такие события, кроме большого испуга и порицания».

Экономика образования Опасная атмосфера: что делать, если ребенок учится в токсичной школе

Галина Лайшева:

«Такие события вызывают сильный страх и ощущение угрозы. И если причины кроются в безумии и активно обсуждаются именно с позиций болезни, возникает идея «закрыть» тех опасных больных, кто может так внезапно разрушить привычный ход вещей. Это усиливает существующую проблему ПНИ (психоневрологических интернатов. — РБК Тренды), абсолютно непрозрачных для общественного контроля и скрытых от глаз буквально. Это же усложняет процессы возвращения дееспособности — пересмотра диагнозов и оценки улучшения состояния, чтобы человек мог вернуться в общество и иметь доступ к реабилитации. В итоге получается порочный круг: мотивация и когнитивные возможности снижаются из-за болезни, а внешняя среда подкрепляет уменьшение активности, так как всем спокойнее, если человек сидит дома или даже в специальном закрытом месте.

Стигматизация в этом случае создает образ буйного сумасшедшего, опасного для окружающих и не отдающего себе отчет в собственных действиях. А это не очевидно — для установления вменяемости нужна судебная психолого-психиатрическая экспертиза, ведь сам по себе диагноз не служит объяснением. Психические расстройства не однородны и, хотя связаны со значительным внутренним дискомфортом и страданием, далеко не всегда нарушают восприятие реальности и ведут к агрессии в поведении».

Старые травмы и новые триггеры

Насильственный опыт, полученный ранее, школьная травля и буллинг — мы обсуждаем их значимость каждый раз, когда происходит публичный акт агрессии. Кажется, что если мы поймем бэкграунд преступника, то сможем предотвратить подобное и в будущем.

Социальная экономика Как видеоигры влияют на уровень насилия на самом деле

Влияет ли наличие насильственной травмы или опыта буллинга на то, пойдет человек на агрессивное преступление или нет?

Валентин Оськин:

«Буллинг, как и насилие в семье, не обязательно является тем фактором, который заставляет человека творить зло. Часто у детей, которые учатся в школе и подвергаются травле и насмешкам, заблокирована их внутренняя агрессия. Она, безусловно, есть, ведь любое насилие порождает желание защититься, но выразить ее они не могут.

Психологическая работа строится на том, чтобы этим детям (или уже взрослым) помочь научиться выражать эту агрессию, — не для того, чтобы отомстить обидчику, но чтобы освободить боль, которая за этим лежит. Это поможет человеку вылечить это место, «пройти травму», и установить контакт с агрессией, чтобы он мог за счет нее защищаться в будущем, не допуская собственной травматизации. Конечно, случается, что люди, над которыми очень сильно издевались и делали ужасные вещи, и сами позже становятся агрессорами. Но в моей практике при детальном рассмотрении оказывалось, что должны иметься дополнительные факторы помимо насилия. Например, у человека не было того, кто его поддерживал и защищал, было такое колоссальное ощущение безнадежности и безысходности, что ему ничего и не осталось, кроме того, как получить возмездие за эту боль. И то это практически исключительный случай».

Галина Лайшева:

«Про насильственные травмы и буллинг говорят многие исследования, но они не являются специфичными именно для внешней агрессии. Пережитое насилие в разных формах (семейное и школьное, физическое, психологическое и, отдельно, сексуальное) является фактором развития психического неблагополучия в принципе — и депрессий, и трудностей в построении отношений, и сниженной толерантности к стрессу, и к сексуальным проблемам.

Насилие разрушает ощущение безопасности и возможности контролировать свое тело и психику, подрывает доверие к другим людям и лишает веры в свои силы и в то, что хорошее может происходить. Даже если никакой конкретный диагноз не ставится, насилие серьезно ухудшает жизнь и склонно повторяться дальше и дальше».

Ксения Щербинина:

«Почему люди вырастают и идут на такое — убивать людей, устраивать взрывы и так далее — тут, к сожалению, тоже нет однозначных ответов. Безусловно, есть исследования и статистика о том, что люди, у которых уже есть в опыте насилие или буллинг, в большей степени предрасположены к таким действиям. Но, опять же, не всегда, и опять же, есть те, у кого нет подобного опыта, но они совершают страшные преступления.

Если мы говорим про широкий общественный контекст, то, конечно, насилие порождает насилие. Когда ребенок сталкивается с ним в своей жизни — будь то насилие эмоциональное или физическое, у него откладывается в голове некая установка, что тот, кто сильный, — тот может издеваться, ударить, оскорбить, унизить, как-то доминировать над слабым. И это страшная парадигма, которая есть и в нашей стране, и во многих других странах. Конечно, мы сталкиваемся с эмоциональным насилием и в школе, и в семьях, и в медицинской сфере. К сожалению, пока это неотъемлемая часть нашей реальности.

Мне не хочется скатываться в обвинения, потому что это наше историческое наследие, от которого сложно избавиться по щелчку пальцев, у нас есть в опыте концлагеря, репрессии, и это то, что передается из поколения в поколения. Если хочется сделать какие-то выводы из подобных трагедий, то, конечно, хорошо бы начинать с себя и минимизировать насилие в своей семье и окружении».

Экономика инноваций Кибербуллинг: что важно знать и как от него защититься?

Получается, предсказать, что может спровоцировать человека на такой акт агрессии, мы не можем?

Валентин Оськин:

«Даже если человеку приходит в голову некая мысль о «возмездии», которая затем формируется в идею, ему не так легко перешагнуть через себя. Никто не отменял социальные стереотипы и установки — их тяжело переломить. Человек понимает, что он нарушает закон, переступает через правила, то есть он должен внутри себя сломать эти устои, которые в нас всех появляются с детства. Представления о поведении в обществе, о нормах, границах, добре и зле — они есть у всех. Просто в некоторых состояниях души человек может их проигнорировать или сломать, и тогда он может правда пойти на преступление. Но это сделать очень сложно, человек должен быть доведен до отчаяния».

Ксения Щербинина:

«Мы не можем говорить здесь об однозначных причинно-следственных связях. Может быть и шутинг без буллинга, и буллинг без шутинга, и то же самое и с психическими заболеваниями. Нет такой формулы «буллинг + психическое заболевание = шутинг». У преступников в такой ситуации часто бывает иллюзия собственной грандиозности, — некая идея о возмездии. Иногда это действительно связано с травлей, которая была раньше, или с насилием, иногда это просто механизм компенсации. Есть базовое чувство собственной неуспешности, которое компенсируется таким мифом о том, что на самом деле «я великий, я — Бог, который может решать, кому жить и кому не жить на этой Земле».

Галина Лайшева:

«Многие поспешно списывают агрессивные атаки на приступ психоза. Однако именно грандиозность предполагает отделение себя от других, лишенных чувств и достоинства людей, и разрешает агрессию к ним. Это происходит вследствие потери контакта с реальностью и сильного эмоционального переживания. Если говорить о психозе, то триггером для него может выступать как какой-то сильный стресс (потеря, разочарование, столкновение с невыносимой информацией и так далее) или непривычная нагрузка (участие в медитациях и тренингах), так и внутренние болезненные процессы, предсказать которые без контроля врача и препаратов опять же очень трудно».