Глава управляющей компании «Роснано» Анатолий Чубайс 13 мая в рамках проекта Антихрупкость 2020 рассказал о последствиях изменения климата для России и структурных сдвигах в экономике
Углеродный протекционизм
К большому сожалению, в России в общественном мнении тема климата считается второстепенной. А ситуация драматическая — она требует серьезных масштабных усилий.
Подписав Парижское соглашение, мы взяли на себя обязательство сократить объем выбросов CO2 к 2030 году на 25-30% по сравнению с 1990 годом. Вроде неплохо звучит, цифровые параметры и политика России разумны. Но выбросы в стране снижались и естественным путем, причем радикально: в 2018 году было 73% от уровня 1990 года.
К 2030 году ВВП России вырастет — соответственно, увеличится и объем выбросов CO2. Предположим, что к 2030 году по объему выбросов мы впишемся в обозначенные цели. Но ловушка в том, что мир нас будет оценивать не только по страновому срезу, в котором можно в целом выглядеть прилично, но и по продуктовому. А это вообще другая история.
Риск для России заключается в углеродном протекционизме. Больше половины стран Евросоюза уже приняли законодательство, по которому ввозимые на их территорию товары с повышенным углеродным следом будут облагаться повышенными импортными пошлинами. В России нефтегазовая отрасль — это 60% экспорта. То есть 60% экспорта будут облагаться углеродным налогом. И удар мы получим не только по нефтегазовому экспорту, но и по металлургии — тоже ключевой статье экспорта.
Мы не сможем компенсировать высокую углеродоемкость нашей продукции исполнением страновых задач по снижению объема выбросов. Потому что страновые задачи — это страна, а продуктовые задачи — это продукты, бизнес.
Европейская «зеленая сделка» в текущей повестке станет еще актуальнее, эпидемия ее не отменит, а может быть сделает еще более острой и важной.
Те, кто рассчитывает, что в связи с нынешним кризисом климатическая тематика в мире забудется, фатально ошибаются.
Бизнес против углеродного налога
Самый острый вопрос — будут ли в России вводиться реальные экономические механизмы? Когда правительство разработало законопроект, включающий «углеродный налог», бизнес начал протестовать — после этого в законопроекте осталось все, кроме углеродного налога.
Бизнес, который борется против углеродного налога, встает перед выбором — платить или не платить. Но смотреть нужно не в завтра, а в послезавтра. Если эту меру не ввести, то вы не налог потеряете — вы бизнес потеряете. Вот цена вопроса. Пока что эта развилка властью не пройдена.
Большой бизнес к тематике энергоэффективности подошел не сразу. Она долго казалась придуманными лозунгами. Хотя по энергоэффективности мы радикально отстаем, в большом бизнесе сегодня — это значимый показатель и значимый компонент затрат.
Что касается углеродоемкости — для бизнеса это что-то новое, не очень понятное. Даже у лучших компаний это скорее вопрос демонстрационного эффекта и пиара, чем содержательной политики. А почему? Потому что в этом нет экономики.
В энергоемкости экономика есть, а в углеродоемкости ее нет. Бизнес рационален, не ждите от него борьбы за мир во всем мире. Единственным разумным способом развернуть бизнес в эту сторону является введение экономических механизмов.
Углеродоемкость российского топливно-энергетического комплекса, в особенности электроэнергетики, одна из самых лучших. Здесь нет каких-то специальных героических усилий. Так сложилось. У нас 22% гидрогенерации, что само по себе замечательно. Еще один фактор низкой углеродоемкости электроэнергетики — это газ. В межтопливной конкуренции по объему выбросов CO2 газ в разы лучше угля.
Энергетика у нас низкоуглеродоемкая. Но наша низкая углеродоемкость с успехом компенсируется повышенной энергоемкостью всей экономики.
Более того, я абсолютно убежден, что логика искусственного субсидирования путем удержания низких цен на электроэнергию для конкуренции на экспорт не работает и делать из этого ресурс для ничегонеделанья — грубейшая ошибка.
Низкую цену ТЭКа в России нужно использовать как временной фактор — чтобы не сразу обременять его углеродным налогом.
Углеродный налог, если он будет впрямую вводиться, «зацепит» 3/4 экономики страны — очень болезненная вещь. С ним нужна осторожность и этапность.
Выводы из кризиса для России
Удар мирового кризиса, очевидно, пришелся на нефтегаз. Основные глобальные стратегические риски в России сегодня сконцентрированы в нефтегазе, и основное потенциальное направления выхода — инновационная экономика в целом.
Этот кризис — уже не то что последний звоночек, а какой-то набатный колокол. Мы не можем жить в экономике, основанной на первом переделе.
Главным вызовом в стратегии национальной безопасности России с учетом выводов из кризиса становится изменение структуры экономики, которое называется «инновационная экономика». Чтобы к ней перейти, государству нужно пересмотреть корпоративное законодательство, налоговый кодекс, систему образования, корпоративную политику.
В электроэнергетике России развернулся масштабный проект по развитию возобновляемых источников. Он идет очень динамичными темпами, в стране появился целостный кластер, включающий солнечную энергию и ветрогенерацию, собственную промышленность по выпуску оборудования и для солнца и для ветра, образовательный и научный комплексы.
Из других крупномасштабных вещей в этом направлении стоит назвать сектор газо- и нефтехимии. Сейчас мы видим первые серьезные проекты — Сковородино, Усть-Луга. Серьезные вещи начал делать «Газпром». Сжиженный природный газ — то, чем занимается «Новатэк». В нефтехимии тоже есть серьезные очевидные подвижки. Это разумная диверсификация того потенциала, который у нас уже есть.
Но технологических решений в углехимии нет — пока, по крайней мере, мы их не видим. Добыча метана на шахтах — не магистральная технология, а скорее боковое ответвление. А в России же уголь — это Кузбасс, Донбасс, Воркута, Ургал, Сахалин: десяток регионов, которые существуют на этом.
Есть потенциально прорывные направления, например, материалоэффективность: в результате технологической революции увеличивается прочность и уменьшаются абсолютные геометрические размеры, а благодаря этому радикально снижается потребление материалов и энергии. В этом случае мы научимся делать стены в домах вдвое тоньше, фундамент можно будет делать в четыре раза меньше, сократятся объемы транспортных перевозок цемента, металлической арматуры по всей цепочке — от руды до сталеплавильного завода и дальше по стройкам, энергозатраты на добычу.
Россия запустила нацпроект развития возобновляемой энергетики на 15-20 лет позже Европы. В Германии в 2019 году доля выработки электроэнергии возобновляемыми источниками — 46%.
Начиная с 2015 года в мире инвестиции в возобновляемую энергетику превышают инвестиции в традиционную. Я согласен с экспертами, которые считают, что пик в мире по потреблению угля уже прошел, пик по потреблению нефти пройдет в конце 2020-х, а пик по потреблению газа — в 2030-х.
Переход к новой энергетике
Вся программа возобновляемой энергетики России к 2024 году даст 5 ГВт установленных мощностей. При нашей общей установленной мощности 250 ГВт — это 2%. На фоне 46% в Германии.
Технологическое отличие возобновляемой энергетики состоит в том, что она работает только тогда, когда есть ветер или солнце. В отличие от всех остальных видов генерации запасать ветер и солнце мы не умеем. Поэтому запасать нужно не их, а электроэнергию. И фундаментальная проблема промышленного хранения электроэнергии одновременно является способом решения задачи по встраиванию возобновляемых источников в единую энергосистему страны.
Происходит всемирная промышленно-технологическая революция, которую можно назвать второй электрификацией, охватывающей десятки отраслей, включая Tesla, электросамолеты и многое другое
Природа этой революции в том, что человечество научилось решать именно проблему хранения. И мир переходит с двигателей внутреннего сгорания на электродвигатели, потому что научился хранить электроэнергию.
Из всего спектра технологий побеждающая на сегодня — это литий-ионные батареи, именно поэтому в Новосибирске построен первый в России завод по их производству. Возобновляемая энергетика создаст спрос на хранение.
Здесь нужна масштабная правительственная программа. С одной стороны, мы умеем производить литий-ионные батареи, с другой — возникает реальный спрос, в том числе за счет возобновляемой энергетики на промышленное хранение электроэнергии в России. Открывается новая очень важная возможность для индустрии.
Возобновляемую энергетику весь мир субсидирует. Есть два возможных источника — бюджет и рынок. По экономической теории, конечно, правильнее бюджет. В свое время Россия выбрала вариант рынка, и это решение сработало. Через десять лет в стране появилась возобновляемая энергетика.
Что это все означает? Государственная система поддержки возобновляемой энергетики в России выстроена великолепно. Правительство создало систему, которая востребована бизнесом. Субсидирование через рынок останется как минимум до 2035 года.
Мне кажется, нам всем важно делать не только краткосрочные, но и стратегические выводы из всего происходящего. Представьте себе, что нефть, даже в лучших прогнозах, стоит $30-40. А у нас в бюджете 2020 года $42,5 заложено.
Не надо ничего закрывать, но важно понять, что эта дорога ведет в тупик. Чем скорее мы поймем, тем быстрее перестроим политику, тем в большей степени обезопасим себя от стратегических проблем. Разворот от нефтегаза к инновационной экономике — это суть ответа России на новую стратегическую реальность.
Больше информации и новостей о том, как «зеленеет» бизнес, право и общество в нашем Telegram-канале. Подписывайтесь.