Под билингвизмом (лат. bi — «два», lingua — «язык») обычно понимается способность пользоваться двумя языками. Часто уровень владения не принимается во внимание, равно как и возраст овладения вторым языком, однако ниже пойдет речь о примерно равной способности пользоваться двумя языками, которая формируется у детей не столько за счет изучения второго языка как иностранного в школе, а в силу культурного и социального контекста.
Овладение двумя языками параллельно обычно происходит, когда ребенок растет в двуязычной среде. Это может быть мультикультурное пространство, например Дагестан, где помимо множества языков малых народностей есть русский язык как lingua franca (международный язык) для общения с теми, кто не знает этнического языка, — скажем, с туристами из всех остальных регионов России. В другом случае параллельное овладение двумя языками происходит в чуждой для семьи языковой среде: например, дети беженцев, которые в семье общаются на родном языке, а в школе и на улице — на языке страны, давшей приют. Еще один нередкий случай — разноязыкие родители. Наконец, можно стать билингвом, если изучать второй язык с преподавателем, постоянно практиковать способность понимать язык на слух, разговаривать, а также читать и писать.
В первой половине XX века двуязычие у ребенка понималось скорее в негативном ключе и связывалось с рядом когнитивных недостатков, называлось даже «проблемой двуязычного ребенка». Наиболее радикальная оценка вовсе связывала использование иностранного языка дома с умственной отсталостью. Переворот в оценке билингвизма произошел, когда стали приниматься во внимание возраст, экономическое и социальное положение, степень владения вторым языком и другие факторы и обстоятельства участников исследования. Пока этот методологический поворот не произошел, иной раз даже игнорировался статус беженца, а участники исследований, которые проводились чаще всего в англоязычных странах, тестировались на английском языке, хотя могли быть весьма слабыми его носителями и потому справлялись с заданиями из рук вон плохо. С тех пор как ученые стали более ответственно и скрупулезно подходить к отбору испытуемых, изменились и оценки билингвизма.
Наука не дает точного ответа на вопрос о том, как дети овладевают языком, — несмотря на то что через это проходят, за редким исключением, все дети. Известны области мозга, ответственные за те или иные процессы в использовании языка, описаны нарушения, которые сопутствуют травмам или врожденным аномалиям развития, но систематического учения о том, как, подражая речи взрослых, ребенок осознает грамматику, на данный момент нет.
Существует теория, что есть определенное временное окно, в которое должно попасть приобретение речевых навыков, и оно приходится на период до 12–13-летнего возраста. Если упустить шанс научить ребенка языку до этого возраста, то более поздние попытки привить ему речевые навыки обречены на провал. Впрочем, проверка такой гипотезы со всей научной строгостью невозможна, поскольку противоречит основополагающим принципам этики. В истории описан ряд случаев детей-«маугли», которые так и не смогли овладеть речью, невзирая на все попытки их этому обучить. Такие случаи редки, каждый из них индивидуален и описан по-своему, поэтому сложно выявить какую бы то ни было корреляцию между ними и общие моменты.
Неточность научных определений
Двуязычными обычно становятся дети, ведущие активную жизнь в двух языковых контекстах на более-менее постоянной основе. При этом контексты могут быть четко обособлены друг от друга, как у мигрантов первого поколения, когда в семье общение идет на родном языке, а «во внешнем мире» — на языке страны нахождения. Но контексты могут и не иметь четких границ — например, в интернациональных семьях.
Впрочем, двуязычие может развиваться и при сознательном изучении иностранного языка без острой необходимости. Но в таком случае, для того чтобы стать действительно двуязычным, то есть уметь мыслить на втором языке, нужна постоянная практика. Именно ввиду отсутствия внеурочной практики в естественных условиях дети, которые учат иностранный язык в школе, не становятся билингвами и для них второй язык так и остается иностранным.
Надо понимать, что само по себе определение человека как двуязычного весьма расплывчато. Мы привыкли думать, что на родном языке речь беглая и безошибочная, а на иностранном медленная и спотыкающаяся, но это не так: даже на родном языке мы допускаем ошибки, затрудняемся с подбором правильного слова, вынуждены сверяться со словарем, когда читаем литературу позапрошлого столетия, научные тексты или сталкиваемся с профессиональным или субкультурным жаргоном. Виртуозность владения родным, а также вторым, третьим языком зависит от обстоятельств его использования: ведущий прямых эфиров или школьный учитель с меньшей вероятностью будет заполнять паузы словами-паразитами. В то же время никто не станет утверждать, что Эллочка Щукина, персонаж романа «12 стульев», которая легко обходилась тридцатью словами, вовсе не владела ни единым языком.
В двуязычии гораздо интереснее не то, что ребенок учится владеть двумя языками, а то, как он, не будучи специалистом в лингвистике, чаще всего понимает, причем непроизвольно, что системы грамматики и лексический тезаурус двух языков являются различными, не путает их и не смешивает. Увы, на этот вопрос науке только предстоит найти ответ.
Плюсы и минусы билингвизма
Считается, что двуязычные дети оказываются успешнее в овладении третьим и последующими языками, способны проявлять больший интеллектуальный потенциал, легче обучаемы. Но в двуязычии есть свои плюсы и минусы. Исследователи из Флоридского университета проанализировали ранних (то есть тех, кто выучил второй язык в детстве) и поздних (тех, кто овладел вторым языком во взрослом возрасте) билингвов по ряду критериев и пришли к интересным выводам.
Прежде чем говорить о выводах, нужно прояснить понятие «двуязычный лексический доступ» — это весь умственный процесс обработки устного или письменного слова от того момента, когда слово воспринимается, до того момента, когда доступны все его лексические значения. С некоторой натяжкой можно сказать, что лексический доступ означает способность восприятия слова без необходимости перевода на доминантный язык.
Ученые выяснили, что ранние билингвы будут иметь дефицит двуязычного лексического доступа в отношении доминантного языка, в то время как поздние — нет. То есть тем, кто приобщился к двум языкам еще в детстве, оказывается сложнее подбирать слова, быстро и непосредственно понимать устную и письменную речь на первом языке без необходимости подбирать аналог на втором языке.
Поздние билингвы, напротив, будут обладать более выраженным дефицитом лексического доступа в отношении второго языка по сравнению с ранними. То есть тем, кто изучал второй язык в детстве, будет гораздо проще подбирать слова, понимать речь или письменный текст на втором языке, нежели тем, кто изучал его во взрослом возрасте.
Ранние билингвы гораздо более свободны в использовании недоминантного языка, причем это преимущество остается пожизненным — хотя эта точка зрения небесспорна. Возможно, это связано с тем, что поздние билингвы чаще воспринимают и используют второй язык нерегулярно и в ограниченном наборе контекстов — работа, туризм, учеба, в то время как ранние билингвы обычно изучают язык в реальной жизни во всей широте его применения, получая также навыки неформальной речи.
Преимущества билингвизма лежат не только в сугубо утилитарной плоскости речевых навыков. Ряд исследований выявили, что опыт владения двумя языками развивает креативное мышление, придает когнитивную гибкость за счет металингвистической осведомленности, то есть способности сознательно рассуждать о природе языка, дает преимущества в изучении последующих языков. Мало того, в нескольких исследованиях была даже выявлена положительная зависимость между билингвизмом и задержкой проявления симптомов деменции.
Но совершенно не ясно, какие механизмы обеспечивают двуязычию эти преимущества. Существует мнение, что жизненный опыт, который включает в себя постоянное управление языками и контроль над ними (например, недопущение смешанной речи, когда слова или грамматические конструкции одного языка включаются в речь на другом языке), обеспечивает когнитивные преимущества тогда, когда неязыковая обработка задействует те же управляющие сети мозга. Иными словами, у билингвов выше производственные мощности некоторых отделов мозга, и, когда эти отделы не заняты языковыми задачами, они переключаются на другие когнитивные процессы. Ранее исследования уже показывали, что компьютерные игры, обучение фотографии или игре на музыкальном инструменте дают схожие когнитивные преимущества.
Но есть ряд исследований, которые показывают, что никакого преимущества во владении языком и реализации своих языковых навыков билингвы перед монолингвами не имеют. Проблема такого диаметрального расхождения между результатами исследований лежит в плоскости методологии — очень трудно количественно оценить языковой опыт испытуемых, чтобы разбить их на отдельные группы. И очень трудно дать объективные количественные оценки когнитивных способностей для наглядного результата. Кроме того, исследование билингвов и сравнение их с монолингвами является довольно молодой областью, не свободной от терминологической неточности.
Владение языком в принципе — один из самых сложных навыков, которыми овладевает человек в течение жизни, он задействует обширную мозговую сеть и используется практически постоянно. Как говорилось выше, считается, что есть и другие когнитивно-стимулирующие навыки, но способность говорить на двух, трех и более языках приводит к более ярко выраженным когнитивным улучшениям именно в силу сложности владения языком и более обширного вовлечения разных отделов мозга.