В каких бы условиях не существовали люди, они нуждаются в правилах. Писатели, мечтая о космосе, предложили сотни разных идей его политического устройства. Не осталось, кажется, ни одного примера, который бы творчески не развили фантасты:
- огромные империи, как в большинстве «космических опер», начиная с классического «Основания и империи» Айзека Азимова;
- феодально-клановая система, как в «Дюне» Фрэнка Герберта;
- диктатура военных, как в «Звездном десанте» Роберта Хайнлайна;
- или анархия, как в романах Иэна Бэнкса или в «Обделенных» Урсулы Ле Гуин.
Одни только братья Стругацкие предложили варианты в диапазоне от режима Неизвестных Отцов («Обитаемый остров») до аморфного Муниципалитета («Град обреченный») и Мирового совета, управляющего идеальным коммунистическим «Миром полудня».
«Вся научная фантастика — политическая», — утверждает Ким Стэнли Робертсон, автор «Марсианской трилогии», «Красной Луны» и других блестящих романов. Писатели так или иначе выражали либо надежду на построение общества, лучшего в сравнении с земным, либо страх того, что люди не извлекут уроков из прошлого, все плохое повторится и усугубится. Высадку на Марс обещают уже в конце 2020-х годов — даже если это несколько оптимистично, человечеству пора начинать определяться, какой из общественно-политических сценариев оно начнет воплощать на практике.
Страх и восторг
Начальные попытки нанести разметку на космические карты были привязаны к гонке вооружений и противостоянию капиталистов и коммунистов. Первая резолюция ООН «Об использовании космического пространства в мирных целях», принятая в 1958 году, содержала два основных тезиса: Генеральная ассамблея отмечала, что «новейшие достижения в отношении космического пространства... открыли новые возможности для увеличения познаний и улучшения жизни [человека]» и выражала желание «избежать распространения на эту новую область существующего между государствами соперничества».
Как видим, в первых же документах на тему космического права прозвучали одновременно восторг перед прогрессом и страх перед войной.
Здесь важен контекст: 1958 год — это спустя год не только после запуска первого спутника, но и после первых испытаний в СССР межконтинентальной баллистической ракеты Р-7. До Карибского кризиса еще четыре года, но грозой уже пахнет, а следующее десятилетие станет пиком «холодной войны».
Научные достижения такого уровня автоматически воспринимались в первую очередь через призму милитаризации. Построить ракету помощнее и прикрутить к ней боеголовку казалось угрозой завтрашнего дня.
К 1963 году добавляются другие резолюции — о недопущении размещения в космосе ядерного оружия и о свободном праве всех стран на исследование и использование космического пространства и небесных тел. Еще через четыре года все это эволюционирует до упомянутого выше договора, который коротко принято так и называть — Договор о космосе. Документ получился подчеркнуто миролюбивым — сверхдержавы только что с трудом начали выруливать из череды земных кризисов и опасались провоцировать новые.
В период разрядки освоение космоса казалось новой, еще не отягощенной злом отраслью, подходящей на роль точки примирения. Президент США Линдон Джонсон говорил: «Важно не забывать, что соревнование идет между политическими системами, а не между научными сообществами различных стран... Основная задача политика времен космической эры состоит в том, чтобы разрушить стены, возведенные между людьми его политическими предшественниками и современниками, а не возводить их еще выше, в свободные и мирные просторы космоса».
«Договор…» до сих пор остается главным документом, регулирующим космическую политику. Из него можно узнать, что страны-участники обещают вести себя мирно и не размещать за пределами Земли ядерное оружие, а на Луне и других планетах — военных баз. Там же провозглашается, что космическое пространство, включая небесные тела, не подлежит национальному присвоению.
Есть две важные оговорки: одна гласит, что государство, запускающее космический объект, сохраняет юрисдикцию и контроль над ним и над его экипажем, в том числе и на другом небесном теле; вторая — что государство несет ответственность и за деятельность в космосе частных компаний из своей юрисдикции.
При составлении договора за образец, похоже, принимали заключенный несколькими годами ранее Договор об Антарктике — по духу такой же: он провозглашает исключительно мирное использование континента и замораживает все территориальные претензии государств.
Очевидно, к космосу великие державы относились на тот момент приблизительно так же, как к Антарктиде: пустынное холодное пространство, где жить невозможно и добывать нечего, зато и сражаться особенно тоже не за что. Можно поместить туда небольшие базы исследователей, скорее ради престижа, хотя и с надеждой на какую-нибудь внезапную находку. Главный потенциал и опасность подобных пространств — возможность размещения военных баз, но пока ни у кого нет ни возможности, ни большой нужды их создания, всем выгоднее провозглашать мир.
Королевская доля
«Антарктический принцип» долгое время оставался самым популярным сценарием космической колонизации. Будущие поселения представлялись колониями в вульгарном смысле — вот стоят домики, в которых живут ученые из США, а вот другие домики, где живут советские или японские исследователи; экспедиции общаются между собой, но они отдельны, несамостоятельны, управляются с Земли каждая своим руководством и специфических прав не имеют.
Однако Антарктиду трудно назвать по-настоящему колонизированной территорией — люди там не живут, а лишь приезжают вахтами либо как туристы.
Да, для начала Илон Маск намерен отправить на Марс отряд из десяти человек, но в перспективе он видит колонию из примерно 80 тыс. поселенцев, то есть размером со средний город.
Замысел основателя SpaceX не в том, чтобы посадить в палатки на Марсе нескольких метеорологов, а в том, чтобы превратить человечество в мультипланетный вид. С такими вводными рамочного Договора о космосе, очевидно, уже не хватит.
Большая колония выйдет за рамки научного отряда, тратящего все время либо на эксперименты, либо на усилия по поддержанию жизнеобеспечения. Между ее обитателями возникнут гражданские отношения, и их будет трудно регулировать телеграммами с Земли.
Сегодня размышления о проектах устройства космических колоний обычно начинаются с примера колонизации Нового Света — последнего по времени опыта освоения больших пространств.
Однако даже этот опыт неоднороден. К примеру, британские колонии в Америке в большинстве случаев получали самоуправление в той или иной форме. Уже первая колониальная хартия, выданная королем Яковом I поселенцам в Вирджинии в 1606 году, предусматривала для них практически полную свободу действий вплоть до выпуска собственной валюты. По большому счету, все это были концессии групп авантюристов — король оговаривал для себя лишь регулярное получение прибыли: одну пятую часть добытого золота и серебра и пятнадцатую часть меди. Хартия также учреждала в колониях советы, члены которых, правда, назначались королем.
Но самоуправление расширялось, и, например, согласно хартии, выданной для Массачусетса в 1629 году уже Карлом I, колонисты избирали себе губернатора и его помощников, образующих правительство. Хотя в полной мере эта система не выжила и ближе к концу века в Массачусетсе все же появился губернатор — королевский назначенец, избранные органы управления сохранились; во многом эти решения были использованы позже в развитии американской политической системы.
Французские или испанские колонии управлялись иначе, более централизованным способом. В Новой Франции или Луизиане система основывалась на трех столпах: военном генерал-губернаторе, гражданском интенданте и католическом епископе. Вместо выборных собраний были лишь небольшие назначаемые совещательные органы из крупных землевладельцев.
Иногда обстоятельства диктовали специфические сценарии. Первое британское поселение в Австралии, будущий Сидней, было основано как исправительная колония, население которой поначалу состояло из каторжников и охраняющих их военных. Неудивительно, что земля и власть там до 1820-х годов безраздельно принадлежала лейтенант-губернаторам, вплоть до монополии на торговлю спиртным, отчего военный контингент в Австралии даже прозвали «ромовым корпусом». Австралия напоминает Марс чуть больше, нежели Америка. Но и там с приростом свободного населения потребовались демократические институты: не без конфликтов с авторитарными военными сначала был создана судебная система, вскоре появился Законодательный совет, права которого неуклонно расширялись, и в 1843 году в совет уже прошли первые выборы.
Население Нового Южного Уэльса к тому времени составляло примерно 130 тыс. колонистов. Можно сделать вывод, что 80-тысячная колония на Марсе тоже будет нуждаться в механизмах самоуправления.
Авторитаризм или демократия?
Но что это будут за механизмы? Неожиданно ситуация чем-то напоминает недоумение вокруг обустройства крестьянских общин в России в начале XX века: стоит задача создать некий принципиально новый тип аграрного поселения, который, согласно лозунгам и смыслу революции, должен обеспечить его обитателям более справедливую и богатую жизнь, но как именно он должен выглядеть — коммуна, артель, товарищество по обработке земли? До того, как прийти к идее колхозов, большевики перепробовали много вариантов.
Логично предположить, что если марсианские и лунные колонии станут прямым продолжением земных государств, то и порядки в них будут продиктованы такие же — поселения американцев или европейцев станут более демократическими, России или Китая — централизованными. Однако более вероятным представляется сценарий, при котором как минимум первая колония будет смешанной.
Некоммерческий фонд Mars One еще в 2013 году запускал состоящую из нескольких раундов программу отбора будущих колонистов Марса. К третьему туру была отобрана сотня лучших кандидатов, из которых 39 человек представляли Америку, 31 — Европу, 15 — Азию, 8 — Океанию и 7 — Африку. И хотя проект сейчас заглох, собранная статистика позволяет предположить, что большинство будущих колонистов все-таки будут выходцами из демократических стран, склонными к воспроизводству демократии и на другой планете.
Поскольку Марс все-таки сильно отличается по условиям жизни от обеих Америк или даже Австралии, процесс колонизации также будет отличаться. К примеру, отсутствием аборигенов, что должно избавить колонистов от необходимости милитаризации.
На Марсе нет и земных природных ресурсов; если поселенцы в Америке, в принципе, могли рассчитывать, что обеспечат себя едой и топливом в любом случае, то «марсиане» будут критически зависеть от поставок с Земли на протяжении долгого времени.
Многое будет зависеть от предназначения будущей колонии.
Содержать целый город бездельников на Марсе для их удовольствия, пожалуй, будет слишком накладно для человечества; они должны будут что-то добывать или производить.
Как ни парадоксально, но многие вопросы, стоящие сейчас перед теоретиками колонизации, похожи на те, что стояли перед теоретиками крестьянской реформы в России: кому будет принадлежать земля, средства производства, наконец, урожай?
Допустим, колонисты, за исключением ученых, будут в основном заняты разведкой и добычей полезных ископаемых; вроде бы пока это главная практическая цель колонизации, за счет которой она может окупаться. Но нужно определить, кто будет распоряжаться добытыми ресурсами и кому они будут принадлежать.
По смыслу имеющегося сегодня Договора о космосе — всем, то есть никому. Как будет распределяться гипотетическая добыча среди стран на Земле — по количеству рабочих, объему вложенных средств или еще как-то — непонятно. Разным в случае раздельного финансирования (и, видимо, законодательства) может получиться и снабжение колонистов, что вызовет социальное расслоение.
Если все добытое на Марсе будет целиком принадлежать Земле, то отношения ее с колонией сведутся к безденежному обмену продукции на продовольствие и инструменты; так колония станет напоминать социалистический эксперимент, в котором каждому жителю придется ограничиться пайком, а зарплаты, как у полярников, будут ждать «марсиан» на Земле.
Для распределения пайков, правда, все равно понадобится какой-то аппарат. Но, может быть, стоит поступить, как английские короли, и часть продукции оставлять в собственности колонии, чтобы она могла распоряжаться ей? Тогда самоуправление станет неизбежным, колонии понадобится решить вопросы с валютой и налогами.
Сам Илон Маск видит будущую колонию как демократию, причем не представительную, а прямую: «Я думаю, что люди могли бы напрямую голосовать по разным вопросам, — говорил он в 2016 году. — Прямая демократии существенно снижает потенциал коррупции». Рассуждая, Маск предложил схему, при которой закон может быть принят 60% голосов, но отменен более чем 40%.
Илон Маск как визионер, безусловно, желает видеть на Марсе общество нового, улучшенного типа. Вслед за ним такой же восторженной точки зрения придерживаются многие, забывая задаться вопросом: зачем вообще понадобится демократия при распределительной системе? Какие спорные вопросы нужно будет самостоятельно решать искусственно эгалитарному обществу, лишенному денег и собственности и полностью зависимому от Земли технологически, и откуда в нем возьмется коррупция? Кто на Земле будет признавать законы, принятые на марсианском референдуме, и на каком основании? Для этого нужно стать отдельным субъектом права.
В той политической системе, которую предлагает Маск, действия будут практически невозможны, а законы будут отменены, как только 40% населения потеряют самообладание, то есть она будет чрезвычайно нестабильной, полагает публицист Эзра Кляйн.
Легко может оказаться, что такая система подойдет небольшой коммуне хиппи, но не крупному городу. Не говоря о том, что она может попросту начать противоречить интересам спонсоров экспедиции.
Тот факт, что даже главный архитектор колонизации не хочет вооружиться общепринятыми образцами демократии, говорит о том, что термин «демократический порядок» может быть как минимум понят по-разному. Вполне разумной представляется и другая точка зрения:
более эффективной, чем демократия, окажется технократия, то есть диктатура инженеров.
Мы рассуждаем о демократии на Марсе скорее по привычке, но для общества без конкуренции она может оказаться просто бесполезна.
Корпоративный Марс
Под другим углом колонию можно представить как корпоративную собственность — по примеру Британской Ост-Индской компании, в XVII—XIX веках управлявшей Индией (из всех аналогов она оказалась в итоге самой могущественной). Это уникальное образование, будучи учрежденным британской короной, формально было частной организацией, управляемой советом директоров и встроенной в сложную административно-территориальную систему индийских княжеств. К этой же области относятся и более экзотические примеры — например, организация самоуправления в европейских сеттльментах в азиатских странах первой половины XX века.
Но полностью приложить эту схему к инопланетным колониям вряд ли возможно — хотя бы за неимением туземного населения, с которым можно заключить формальный договор о передаче полномочий и вести торговлю.
Допустим, под эгидой ООН можно будет создать нечто вроде «Марсианской компании» или же отдать освоение Марса на откуп многим корпорациям. Однако это, по логике, должно означать, что всем колонистам придется стать сотрудниками компаний и подчиняться больше корпоративным уставам, нежели декларациям о защите прав человека.
Илон Маск, очевидно, тяготеет именно к бэнксовскому утопическому анархизму; но следует не забывать и о сценарии, описанном Хайнлайном в романе «Луна — суровая хозяйка», где все заканчивается так же, как и в Северной Америке, то есть конфликтом колонии с метрополией и революцией. Не менее ярко возможные конфликты как между колонистами, так и между ними, Землей и транснациональными корпорациями, описал Ким Робинсон в эпической «Марсианской трилогии».
Давайте попробуем зайти с другого конца и представить колонию как нечто вроде закрытого клуба, суперкурорта для самых богатых людей Земли. Билет на Марс обойдется в немаленькую сумму (Маск как-то спрогнозировал цену в $500 тыс., которая когда-нибудь упадет и до $100 тыс., но неизвестно, есть ли под этими цифрами какие-то расчеты), а значит, позволить себе переселение смогут немногие; расходы на содержание «курорта» приходится возложить на консорциум самих колонистов, раз уж у них есть такие деньги, что еще заметнее сузит их круг. Вынесем пока за скобки мучительную проблему обслуживающего персонала, забудем на минуту, что для первоначального обустройства колонии понадобятся профессионалы со специальной квалификацией — люди, заплатившие большие деньги за переселение, могут не захотеть ограничивать себя правилами, дисциплиной и изнурительным трудом, который, очевидно, потребуется от колонистов.
«Маск — лишь один из многих технократов, которые считают путешествие на Марс технологической проблемой. Это не только не технологическая проблема, это даже не проблема. Колонизацию Марса следует рассматривать как сложную социальную и политическую задачу с таким большим потенциалом создания неравенства и угнетения, что ее невозможно рационально проводить без политического консенсуса и стратегии для поддержания демократии и эгалитаризма», — считает критик и публицист Кит Спенсер. С ним сложно не согласиться.
Очевидно, что по разным причинам ни один из земных сценариев колонизации на Марсе и Луне дословно воспроизвести не получится. И все они в конечном итоге указывают на то, что рано или поздно колонии придется дать независимость в той или иной степени — государствам хорошо бы посоветоваться насчет этого заранее, а заодно предусмотреть многое другое.
Получится глупо, если и на других планетах человечество наступит на те же самые грабли, на которые наступало столетиями на родной Земле. С другой стороны, это практически докажет эволюционную неизбежность последовательной смены политических формаций.