Разговор состоялся в рамках цикла интервью «Учебная тревога» Светланы Миронюк — проректора по развитию и координации Московской школы управления «Сколково».
Содержание:
— Какую роль образование играет в современном обществе? Как эта роль видится, размыта ли она?
— Размыта, иначе бы у нас не появлялись отдельные попытки что-либо наладить, например, в воспитании. Как только воспитание противопоставляется обучению или образованию целиком, начинается путаница. Для меня воспитание — неотъемлемая часть образования. Нет, даже наоборот, в современном мире образование — неотъемлемая часть воспитания. У нас до сих пор действует школа такого индустриального типа.
— Прошлой эпохи.
— Прошлой эпохи в любом случае. Когда предполагается наличие некоего критического или минимального объема знания, которое нужно переложить из головы в голову — от учителя ученику.
— В групповом варианте.
— Да. Но воспитание — это то, что не передается фронтальным образом в процессе тренировки памяти. Мы говорим, что парадигма образования смещается от этой фронтальной передачи в сторону компетентностей разного рода. Для меня же все это — разные стороны одной компетентности: умения учиться и стремления узнавать что-то новое, развиваться.
Все становится гораздо сложнее, хотя еще Александр Сергеевич Пушкин писал в «Евгении Онегине»: «Мы все учились понемногу, чему-нибудь и как-нибудь». И дальше целый абзац описания мягких навыков, включая неожиданные эпиграммы, которыми Онегин поражал барышень.
Мы все учились понемногу
Чему-нибудь и как-нибудь,
Так воспитаньем, слава богу,
У нас немудрено блеснуть.
Онегин был по мненью многих
(Судей решительных и строгих)
Ученый малый, но педант:
Имел он счастливый талант
Без принужденья в разговоре
Коснуться до всего слегка,
С ученым видом знатока
Хранить молчанье в важном споре
И возбуждать улыбку дам
Огнем нежданных эпиграмм.
VI
Латынь из моды вышла ныне:
Так, если правду вам сказать,
Он знал довольно по-латыне,
Чтоб эпиграфы разбирать,
Потолковать об Ювенале,
В конце письма поставить vale,
Да помнил, хоть не без греха,
Из Энеиды два стиха.
Он рыться не имел охоты
В хронологической пыли
Бытописания земли:
Но дней минувших анекдоты
От Ромула до наших дней
Хранил он в памяти своей.
VII
Высокой страсти не имея
Для звуков жизни не щадить,
Не мог он ямба от хорея,
Как мы ни бились, отличить.
Бранил Гомера, Феокрита;
Зато читал Адама Смита
И был глубокой эконом,
То есть умел судить о том,
Как государство богатеет,
И чем живет, и почему
Не нужно золота ему,
Когда простой продукт имеет.
Отец понять его не мог
И земли отдавал в залог.
Сложно обучить человека тому, что нужно в современном мире. Важно вырастить [интерес] — это больше похоже на воспитание, чем на классическую парадигму образования.
В России самая большая проблема заключается в том, что мы как общество, как страна, как государство, не понимаем, что нам нужно от системы образования. Есть, конечно, какие-то KPI — можно перед начальством отчитаться. Но это не имеет отношения к сути образования — я имею в виду не контент и учебники, а образовательный процесс. Условно говоря, определение целей, ресурсов, необходимых для достижения этих целей, алгоритмов использования ресурсов и т.д. Мы постоянно вспоминаем о мифическом замечательном качестве советского образования.
— Да, эта мантра повторяется из десятилетия в десятилетие.
— Потому что тогда было все понятно. Скорость изменений, которые происходили в обществе, была не настолько велика, чтобы нужно было задумываться: «Хорошо, что я буду делать с точки зрения собственного обучения, образования и воспитания через год?» Была колея.
Сейчас состояние неопределенности и скорость исторических процессов увеличились настолько, что единственное, что нужно –— не убить в ребенке жажду обучения как инструмент для саморазвития. Необходимо воспитать самостоятельность, потому что в противном случае и родителям будет плохо, и обществу, и экономике.
У нас есть овраг мотивации. В «началке» дети еще в силу своей возрастной физиологии — почемучки. После того, как они уходят из «началки», они попадают в этот мотивационный овраг, и вылезают из него только в тот момент, когда дальше нужно что-то делать. Это либо ОГЭ и 9 класс, либо ЕГЭ и 11 класс. Проблема в том, что у нас через этот овраг проходит 10% детей, все остальные фактически выключаются из системы и даже структуры общего образования.
Сейчас, например, увеличивается число детей, которые учатся дома. Но это не домашнее обучение, а семейное. Еще до карантина почти в два раза стало больше людей, которые посмотрели на то, что происходит в школах, и решили — «мы лучше дома». У этих семей есть материальные возможности и интеллектуальные ресурсы, чтобы так сделать. Как правило, семьи, в которых оба родителя имеют высшее образование.
Во время карантина выяснилось, что Россия не готова к дистанционному образованию инфраструктурно. Из 16 млн школьников 700 тыс. вообще пролетели мимо дистанционного образования из-за того, что не было или интернета, или девайсов, или и того, и другого.
— Фактически цифровое неравенство.
— Да. И педагоги не умеют пользоваться цифровыми ресурсами, они возрастные, для них эта среда незнакомая, пугающая. Как они не могли мотивировать детей в классе, так же они не могут мотивировать их вне класса. Еще у педагогов нет никакого тайм-менеджмента. Отсутствие нормального навыка управления временем — вообще одна из самых больших проблем, которая есть в нашей стране.
— Все развалилось.
— Абсолютно. Конечно, есть замечательные школы, которые справились. Но они были замечательными и в офлайне. Еще одно звено, которое сработало в ситуации карантина — частные образовательные интернет-проекты. Они подставили плечо бесплатно. Skyeng, «Учи.ру», «Алгоритмика» и другие...
С одной стороны, понятно, что это для них потенциальная аудитория, которая может с ними остаться после того, как этот весь шурум-бурум закончится. С другой стороны, для них это было испытанием под нагрузкой. Ни одна из этих платформ не была рассчитана на систему основного образования. Они все так или иначе работали в дополнительном.
— Если бы все было хорошо с основным образованием, не возникла бы потребность в дополнительном.
— Их никто не пускал в основное. Основное образование — госмонополия или квази-госмонополия, нас туда не пускают.
— Что с этим делать?
— На месте министерства образования, нужно честно себе признаться, какие проблемы есть. Попадание в топ-10 по качеству общего среднего образования — это пиар-мероприятие. Нужно смириться и дальше разбираться с существующими проблемами.
Также нужно дать школам автономию. Система централизованного управления, начиная с финансирования и заканчивая единым перечнем допущенных учебников, не позволяет развиваться. Это абсолютно командно-административная система. Она хорошо работает только когда есть много денег и времени.
— И изменения не такие быстрые, как сейчас.
— Верно. Нужно объяснить директорам школ, что они действительно становятся субъектами образования. В школе, какая бы она упакованная ни была, невозможно предоставить детям все, что им может понадобиться, чтобы не утратить мотивацию.
У нас 41 тыс. школ, 16 млн школьников — все разные. Нужно, чтобы была возможность пойти в соседний клуб, предприятие, спортивный клуб и сказать: «Ребята, давайте что-нибудь сделаем вместе. У нас ресурсов нет, но понимание того, что это нужно, есть. Давайте ваши менеджеры и инженеры будут рассказывать детям, как устроена жизнь на самом деле». Одна из самых больших проблем мотивации заключается в том, что дети не имеют никакой связи между тем, что у них есть в учебнике, и тем, что есть на улице. Для того, чтобы произошло расшколивание…
— Я не знаю, кто его ввел, он активно используется. Для того, чтобы расшколивание произошло, нужно, чтобы деньги шли за учеником. С формальной точки зрения, так и происходит: сколько учеников, столько комплектов денег и прилетает, но они прилетают единым кирпичом. Нужно научиться сплитовать этот кирпич для случаев, когда ребенок пошел вольнослушателем на лекции в местном политехническом университете или поковырялся в лабораториях.
— И это бы шло в зачет его образовательной программы.
— Да. Чтобы ребенку дали бумажку о навыках, сформированных компетентностях, которую он отнесет в школу. Но совсем честно, чтобы навстречу этой бумажке пошла бы та часть денег, которая выделяется на его образование, за услугу, которую оказал другой.
— Во Франции есть система единых образовательных счетов для взрослых, на которые государство перечисляет определенные суммы в год. Это стимулирует осваивать новые квалификации.
— Чтобы это было возможным на государственном уровне, нужно, чтобы у людей, принимающих решения, установилась одна простая связь — свобода равна ответственности. Мы никоим образом не говорим о вседозволенности.
Необходимо, чтобы состоялось превращение школы в полноценный субъект образовательного процесса. Сейчас она выполняет команды сверху — в лучшем случае с регионального уровня.
Нужно убрать со школ, директоров, учителей бессмысленную, избыточную отчетность. Мне всегда нравилась идея отказа от ВПР (всероссийских проверочных работ). Я посмотрел статистику: никакие результаты ВПР никак не влияли на содержание образования. Может быть, кому-то давали выговоры или премии, но чтобы это что-то поменяло в процессе образования, нет. Зачем контрольное мероприятие, которое никак не учитывается в дальнейшей деятельности?
— Симулятор контроля.
— Да. При этом школа каждым ВПР выбивается из рабочего состояния на месяц. Сначала готовятся, потом подчищают хвосты.
С учетом потребностей, которые мир и экономика предъявляют, можно сказать, профессия, навыки, умения и компетентности педагога становятся приблизительно такой же ценностью, как врач в семье. Хорошо, что у нас система здравоохранения бесплатная, но, когда свой врач, как-то надежнее. Нормальное педагогическое образование — не только педагогика, но и психология, физиология, знание того, что сейчас называется большими идеями.
Если ты помнишь, в советское время педагогический вуз всегда был запасным вариантом. Для мальчиков в меньшей степени, потому что там не было военной кафедры.
Мне кажется, сейчас, с учетом того спроса на человеческие качества, которые предъявляет мир, хорошее педагогическое образование вполне может стать ценным и модным. Но нужно сделать так, чтобы человек с этим замечательным образованием захотел работать в школе.
— Пока ты не расшколил школу, престижность профессии не вырастет.
— Да. Нужно, чтобы люди, которые выходят из университетов, хотели творить. У них еще достаточно энергии и эмоционального настроя. Важно, чтобы они могли заниматься педагогическим творчеством в школе. Для этого в школе должна быть свобода. Чтобы была свобода, нужно убрать все, на что педагоги тратят время, и дать им возможность выстраивать индивидуальные образовательные траектории. Для этого нужно каждым ребенком заниматься отдельно. А для этого уже нужно время. Чтобы было время, нужно сформулировать предметную программу таким образом, чтобы ни дети, ни педагоги не теряли время. Для этого и нужна вариативность.
— Давай поговорим о том, почему технологические платформы пошли в образование, и что за драка большая ожидает нас в российском образовании в ближайшие пять лет.
— Игроки идут за деньгами. Кормить, лечить, хоронить — три бизнеса, с которыми не случится базово ничего. Здесь должно находиться и «учить».
Люди понимают, что дети в «бесплатной» школе теряют большую часть времени. Это пока не рефлексируется на уровне «я налогоплательщик». Тэтчер говорила, что нет никаких государственных денег, есть деньги налогоплательщика — до этой стадии еще не дошло, но, на мой взгляд, перспектива есть. Пока люди тратят свои деньги, несут их туда, где с их точки зрения, им оказывают качественную образовательную услугу. Школа остается социальным сейфом, но не социальным лифтом. Для лифта они используют…
— В лифт они инвестируют.
— Да. Соответственно, таких людей становится больше, и люди голосуют рублем за систему образования, альтернативную государственной. Там появились деньги, туда пошли предприниматели, там реализуются продукты в конкурентной борьбе.
Есть еще большой кусок, который связан с государством. Совсем большие игроки, так или иначе аффилированные с государством или с отдельными чиновниками, стараются сделать что-то такое, чтобы прислониться и к бюджету. Например, через разработку инструментов.
Компании понимают, что пока школа у нас имеет тот государственный статус, который имеет, она совсем не расшколена, массовые большие деньги будут только со стороны государства. Это честный подход к оценке ситуации.
В некоторых случаях получается совместить и работу на государственные интересы, и работу на общественные интересы, если диверсифицировать эти понятия. В этом смысле хорошо прогрессирует школьная цифровая платформа от Сбербанка «Вклад в будущее». На мой взгляд у нее все шансы взлететь. Это очевидный кандидат на национальную образовательную платформу. Есть ли у этой истории еще кандидаты? Обо всем остальном известно меньше, но с большим удовольствием Mail.ru Group что-нибудь бы сделала.
— Mail.ru Group пошла в образование для взрослых, как и «Яндекс».
— Для любого участника этой сферы есть «узкое горло». Речь о федеральном перечне учебников (ФПУ), мимо которого в школу нельзя проскочить. Контент, который ты используешь на своем ресурсе должен быть одобрен регулятором — министерством просвещения. Ведомство акцептует через ФПУ, потому что все до сих пор думают учебниками.
— Почему?
Потому что это реальность школы. Бывший министр просвещения [Ольга] Васильева, сказала, что только 30% закупаемых российскими школами учебников используются в образовательном процессе. 70% лежат на складах в библиотеках. Она развернула этот аргумент так, что нужно федеральный перечень учебников сжать до этих 30%. А я, например воспринял это дело с точностью до наоборот, потому что, если у вас только 30% от того, что у вас система производит, значит, она плохо работает. Ведь те школы, которые не пользуются этими 70% учебников, задействуют что-то другое.
Федеральный перечень учебников должен носить рекомендательный характер. Это свобода контента, но она упирается в ответственность за его использование. И также речь о свободе цифровых ресурсов. Эта сфера вообще толком не регулируется — по большому счету цифровыми ресурсами, которые выходят за рамки ФПУ, тоже нельзя пользоваться. Цифра дает доступ к безграничному контенту и знанию, но мы пытаемся вот этого верблюда загнать опять в игольное ушко. Так не работает.
Думаю, к сожалению, в нашей стране с учетом всех особенностей сразу полетит только одна платформа. Но предсказать результат сложно — какие бы авторы этой платформы ни были замечательные, они не в состоянии предвидеть все. Если создать среду, которую каждая школа может подработать под себя, то это то, что даст цифра системе образования. В аналоговом режиме можно контролировать только ограниченное число параметров.
— В аналоговом режиме приходится думать учебниками, в цифровом режиме можно думать уже более тонкими настройками?
— Да. Не только с точки зрения доступа к контенту, а еще и с точки зрения режима, в котором сейчас существуют школы. Он для всех один — аналоговый. Единый цифровой режим — это оксюморон, его не может быть единого. Все цифровые возможности дают каждой школе или каждому классу, или даже ученику подстроить образовательную среду под себя.
Здесь стоит остановиться на том, почему для любого развития событий важна идеология вариативности, персонализации. Очень сложно оценивать то, что реально нужно людям в современном мире.
Для того, чтобы ребенок чувствовал себя свободным, спокойным, для того, чтобы становился мотивированным в результате обучения, нужно, чтобы была возможность оценивать прогресс ребенка по отношению к нему самому раньше.
— А не к другим по группе.
— Да. Без этого, мне кажется, не победить тяжелое явление, которое называется школьной неуспешностью или академической неуспешностью.
— Хотя это же прекрасный социальный навык — умение учиться на своих ошибках и умение проигрывать.
— Конечно. Мы же вообще отрицательного опыта не даем. То есть у нас он всегда четко окрашен. С эмоционально-оценочной точки зрения в школе все происходит в бинарной системе — либо черное, либо белое. Оттенков нет. Это упрощает полифоническую полихромную картину мира, что опять же сказывается на мотивации детей. Когда дети выходят из школы, они в этом нашем мире взрослые. Но мы в школе пытаемся их сделать маленькими — гиперопекой или непониманием физиологических возрастных особенностей.
То, что современная российская школа не учитывает физиологии, психофизиологии детей — отдельная история. И ситуация только усложняется и будет усложняться. Потому что человечество стало играть в бога — раньше у нас был некоторый естественный отбор, теперь мы выхаживаем тех, кого не выхаживали раньше.
Как говорят физиологи-возрастники, в том числе из академии образования, все задачи решаемы, просто нужно, чтобы люди знали о том, что эта задача стоит, и у нее есть решения.
— Это опять про вариативность.
— Да. Кто-то из чиновников когда-то сказал: «Зачем в пединститутах возрастную физиологию преподавать?» Это, как в минпроме бы сказали, что в инженерных вузах сопромат не нужен.
— Давай систематизируем все, о чем мы поговорили. Я могу сказать, что в образе будущего школьного образования наступит демократизация. Что еще?
— Я бы демократизацию поменял на децентрализацию. Или демонополизацию с точки зрения доступа образовательного контента в школу. Будущее школьного образования — это:
- Отмена или сохранение консультативного статуса для Федерального перечня учебников. И распространение этого режима на цифровые ресурсы, которые сейчас находятся вне закона.
- Расшколенное образование, то есть возможность использовать все ресурсы, до которых в состоянии дотянуться ребенок с помощью педагога. Тот, в свою очередь, становится тьютором, навигатором, кем угодно, кроме человека, который озвучивает учебник.
- Гибкая, позволяющая свободу, система финансирования школьного образования.
- Использование лучших мировых практик и накопленного в нашей стране опыта, а он, к счастью, тоже есть. Например, в «дошколке» есть система оценивания индивидуального прогресса ребенка по отношению к нему раньше. Когда речь идет не о больших ставках вроде ЕГЭ, школа и дошкольные учреждения умудряются по-человечески подходить. Вот этот опыт нужен. А мировой опыт очень хороший в Канаде. Также финны и сингапурцы, например.
- Школьное образование, в организации которого живое участие принимают два стейкхолдера образовательного процесса — родители и экономика.
Думаю, родители сообразят быстрее. Может быть, во время дистанционного обучения на карантине они поняли, что школа, в которую сдают ребенка, одна не справится. Это другой уровень общественной активности со стороны родителей. С экономикой сложнее, потому что экономика в значительной степени монополизирована и госкорпоратизирована. Должна произойти революция в умах, чтобы руководители госкорпораций подумали, какие работники им понадобятся через какое-то время.
— Невозможно это спланировать на 10-15 лет вперед. Мы краткосрочно, спринтами думаем.
— С точки зрения стратегии, ты абсолютно права. Государство должно смотреть на систему образования не как на диспенсер для одноразовых линз, а стратегически выстраивать долгую игру. Игра в долгую — это игра по отклонениям или по прохождению реперных точек. Не бывает так, чтобы ветром не снесло в какую-то сторону. Государственная система должна подстраиваться и держать цель, до которой нужно дойти. Все остальное же должно быть гибким и свободным.
Скажу страшную вещь, но в России нет стратегии развития образования. Нет ни документа стратегического планирования, который обязан быть по закону о стратпланировании. Ни целостной, обсуждаемой с профессиональным сообществом, а затем и обществом, концепции школьного образования.
Не каждую стратегию стоит принимать, но должна быть постоянно действующая авторитетная площадка, чтобы обсуждать эти вопросы и оперативно реагировать на изменения. В этом заинтересованы все слои нашего общества
— Подытожу твоей формулировкой, она мне ужасно понравилась: социальный сейф превращается в эффективный социальный лифт.
— Точно, да.
Больше информации и новостей о трендах образования в нашем Telegram-канале. Подписывайтесь.