В рамках третьего эфира спецпроекта «СКОЛКОВО. На связи» эксперты в области международных отношений и Школы управления СКОЛКОВО обсудили влияние ограничений на экономику Китая и Ирана и развитие бизнеса, как страны справляются с перебоями в поставках, валютными и технологическими ограничениями и как меняется взаимодействие с партнерами на международном рынке.
Владимир Коровкин, старший преподаватель бизнес-практики Школы управления СКОЛКОВО:
«Наиболее сильный пакет санкций против Ирана был введен в 2010 году. С тех пор ВВП Ирана сократился примерно в три раза, снизился паритет покупательной способности. Однако для страны с серьезным давлением на экономику в Иране низкий уровень бедности. Это страна выровненного среднего уровня жизни, который гораздо выше, чем в странах с сопоставимыми показателями ВВП. Помимо экспорта нефти, Иран смог найти нишу на ближайших географических рынках для поставок бытовой техники. Иранские компании экспортируют по всему Ближнему Востоку, в том числе в Ирак и Турцию. Иран находится на первых местах в мире по экспорту продукции сельского хозяйства. Страна производит больше автомобилей, чем Италия».
Никита Смагин, эксперт Российского совета по международным делам, корреспондент ТАСС в Иране:
«К моменту введения самых жестких санкций — отключения SWIFT, эмбарго на экспорт нефти — Иран уже многие годы был под санкциями. И к введению санкций 2011–2012 годов государство было настроено на построение экономики сопротивления».
Алексей Маслов, профессор, доктор исторических наук, директор Института Стран Азии и Африки МГУ им. М.В. Ломоносова, писатель:
«На Китай первые серьезные санкции были наложены после событий на площади Тяньаньмэнь 1989 года. Формально эти санкции не сняты до сих пор, но о них никто не вспоминает. Еще одна волна санкций против Китая была в период президентства Барака Обамы, потом их продлил и усилил Дональд Трамп. Прежде всего они касались поставок китайской продукции на территорию США. Также в США действуют запреты на поставку в Китай высокотехнологичной продукции, представляющей стратегическую тайну. Список включает несколько десятков позиций».
Адаптация к ограничениям
Никита Смагин: «Иран переориентировался на собственные рынки. Во внешней торговле Иран перестроился на страны, которые готовы частично или полностью уйти от доллара: Китай, Россию, Турцию, ОАЭ, Ирак, Афганистан. Кроме того, страны региона нуждаются в импорте иранских товаров.
Среди сфер, где Иран преуспел за период санкций, выделяются:
- Нефтехимическая промышленность. Она получила толчок после санкций, потому что Иран оказался практически полностью отрезан от иностранных технологий. Удалось наладить производство бензина, нефтехимической продукции, и Иран начал ее экспортировать.
- Электроэнергия. Иран экспортирует электроэнергию в Ирак, Армению.
- Сфера ИТ. Заменены популярные приложения и иностранные сервисы: вместо Uber — Snapp, вместо Amazon — DigiKala, аналог YouTube — Aparat. Замена одного крупного сервиса в Иране в среднем занимает пять лет.
Иран не подписал конвенцию об авторском праве, то есть он может «пиратить» все, что угодно, в любых количествах. Таким образом, для нормальной деятельности местных программистов есть собственные аналоги или пиратские версии иностранного софта.
Кроме того, за годы блокировок иранцы активно стали использовать VPN-сервисы. В этом плане местному Aparat все же приходится конкурировать с YouTube.
В то же время в Иране не удалось создать свой мессенджер и свою социальную сеть.
Из иностранных сервисов такси в Иране есть российский «Максим», это третий перевозчик в стране.
По поводу каждого успеха Ирана можно сказать определенное «но». Та же нефтехимия, тот же бензин не самого лучшего качества, но Иран полностью обеспечивает себя бензином. Качество регулярно страдает, но по многим показателям Иран сумел добиться определенных успехов».
Владимир Коровкин: «В Иране развито цифровое предпринимательство. Все потребительские сервисы могут быть воспроизведены, происходит локализация известных мировых бизнес-моделей. Однако социальную сеть локально создать нельзя, так как она должна выходить за пределы какого-то рынка. Критически важен эффект масштаба. В этом смысле китайцы находятся в более выгодном положении.
Самая большая проблема — это корпоративные ИТ, так как помимо софта, даже нелегального, нужны эксперты по его внедрению и налаживанию бизнес-процессов. Корпоративный ИТ-ландшафт в Иране более простой, чем у компаний с сопоставимым масштабом операций мог бы быть в Европе, США или России».
Алексей Маслов: «Вместо того чтобы закрываться в период санкций, Китай начал открываться.
Во-первых, Китай не стал вступать в споры вокруг санкций. Он обвинил США в ограничительной политике, то есть отработал чисто политическую сторону вопроса. Параллельно Китай начал развивать взаимодействие с крупными технологическими и университетскими центрами, стал добросовестным покупателем технологий. Китай обходил санкции не за счет воровства американских технологий или экспертов, а за счет создания совместных центров на территории Китая — Пекина, Шанхая, Шэньчжэнь, Гуанчжоу. Китай приглашал иностранных специалистов и создавал совместные лаборатории для разработки высоких технологий. Именно с этого начинала компания Huawei, на этом базируется компания ZTE — крупнейшие китайские техногиганты.
Во-вторых, Китай патентовал разрабатываемую на территории страны продукцию, она становилась китайской. Запатентовав, Китай начал поставлять продукцию в другие страны, в том числе США. Было несколько кейсов, когда американцы говорили, что к ним возвращается их же продукция. Но оказалось, что США на своей территории не могут производить многие технологические разработки, потому что это дороже или нет оптимизированных линий.
Китай предложил максимально удобные системы формирования цены на свою продукцию и логистики.
В-третьих, Китай научился пользоваться различными налоговыми маневрами: уменьшение налогов, обнуление налога на прибыль и установление НДС 2–3% в зависимости от вида продукции предприятиям, которые открываются в свободных экономических или технологических зонах. Китай говорит о специальных зонах, более выгодных по размещению продукции и обходу тарифных платежей, чем, например, в Малайзии и Индонезии.
На многие китайские товары американцы установили повышенные тарифы от 10 до 25%. Тарифные барьеры до сих пор не сняты. Если бы они существовали в чистом виде, китайская продукция стала бы неконкурентоспособна на территории США и многих других стран. Китай обошел барьеры:
- Организация параллельного импорта. Многие китайские товары изготавливаются не в Китае, а на заводах в Латинской Америке и Африке. Это китайские инвестиции, китайские заводы, но продукция, изготовленная в другой стране. Товары на американский или канадский рынок идут как латиноамериканские, а не китайские. Китай использует другие инвестиционные площадки.
- Снижение или обнуление экспортных тарифов. Несмотря на повышенные ввозные тарифы в США, из-за обнуления по экспортному тарифу произведенный в Китае товар все равно остается конкурентоспособным. Созданы специальные экономические зоны.
- Покупка западных компаний. Китай научился довольно быстро размывать пакет акций: в реальности в страну заходит не китайская компания, а, например, катарская или австралийская, сейчас Китай активно использует малайзийские компании, и именно они покупают уже, например, немецкую компанию. При желании можно определить, кто совершил покупку, но в реальности это сделать довольно сложно.
- Политика внутреннего стимулирования. В период санкций и сложных моментов Китай начинает активную денежную политику, не изымая деньги с рынка, а увеличивая объем ликвидности. Теоретически это может привести к инфляции. Но китайское руководство хорошо знает граждан: как только увеличивается количество ликвидности на рынке и денег в кошельках людей, рынок тут же за этим подтягивается.
Китайский рынок всегда реагирует на большее количество денег большим производством. Как следствие, больше платится налогов, больше возвращается в бюджет — то, что в Китае называется двойное циркулирование. Китай выбрасывает деньги в рынок, они возвращаются в виде налогов. Китайский рынок гигантский, и в этом плане он съедает большую часть своей продукции.
Примерно 20–25 лет назад в негативном списке в Китае было около 300 областей, где иностранные компании и предприятия не могли работать. Например, иностранцам нельзя было инвестировать в фармакологию и высокие технологии. Постепенно негативный список уменьшился, и Китай об этом сообщал. Сегодня в Китае около 30 запрещенных областей, куда иностранцы самостоятельно не могут войти. Китай не только экспортирует свою продукцию, но и начинает активно импортировать, показывая, что он максимально открыт.
С одной стороны, китайский рынок сам по себе емкий. С другой — Китай научился пользоваться вторичными, третичными компаниями для преодоления санкций. Об этом прекрасно знают США, британцы и австралийцы, но отказываться от китайского рынка не хотят. От Китая никто не может отказаться, поэтому с ним продолжают дружить и работать.
Что стоит учесть и перенять России
Владимир Коровкин: «В России надо опережающими темпами перестраивать свои софтверные системы, для того чтобы на относительно меньшем аппаратном обеспечении получать тот же функционал. Сейчас в России нет таких ограничений, потому что аппаратные мощности резко не исчезнут — то, что купили, остается. Однако если у нас прекратится или ограничится доступ к покупке современных машин на Западе, мы придем к постепенному росту дефицита необходимой мощности.
Похожая история была с интернетом в начале 2000-х годов. Американский сайт в России работал еле-еле. Российский сайт «летал», потому что люди делали его в осознании, что будет «ограниченная труба», и сразу оптимизировали под нее.
Дилемма работы на ограниченных аппаратных мощностях была еще в Советском Союзе, когда аппаратная мощность была одним из сдерживающих факторов в ИТ. Машины были слабее, их не хватало, машинное время было дефицитным, люди отлаживали программы в три смены. Львиная доля программистских усилий уходила на преодоление аппаратных ограничений, что, с одной стороны, создавало культуру вдумчивого отношения к коду и очень тщательной работы над ним, а с другой стороны, накладывало ограничения на скорость реализации.
Сейчас, например, попытки экспортировать из России в Иран софтверные приложения упираются в нехватку аппаратных мощностей.
Главное же — это опора на внутренний рынок. Государство должно очень сильно поменять отношение к предпринимательству. Для того чтобы опираться на внутренний рынок, надо открыть предпринимателям зеленый свет. Китай в этом смысле демонстрирует прекрасный пример, как государство делает все, чтобы предприниматель был эффективен и успешно развивался. Была такая фраза: все, что хорошо для General Motors, хорошо для Соединенных Штатов Америки. В Китае приняли эту максиму. В России часто не так».
Никита Смагин: «Ситуация Ирана пока хуже, чем российская. В Иране до сих пор дефицит валюты. Зачастую наличные в Иран даже не приходят. В Иране есть такая схема: Китаю продается нефть, а деньги остаются в том же Китае, потому что их проще оставить в местных банках, купить на них нужную Ирану продукцию и завозить уже продукцию. Это сложная схема, потому что для покупки за доллары нужной стране продукции необходимо влияние или регулирование государства. Для России это пока не так актуально.
Актуальные на данный момент вопросы:
Выход на самообеспечение. Попытка по ключевым показателям, например позициям в сельском хозяйстве, преодолеть зависимость от импорта.
- Расширение присутствия на российском рынке собственных ИТ-компаний и ИТ-технологий.
- Вопрос с самолетами. Возможна иранская модель. В Иране в среднем возраст самолета 20–30 лет, они не обслуживаются. Вопрос с деталями решается либо за счет старых, прикованных к земле самолетов, либо за счет покупки на черном рынке у других стран как деталей, так и самолетов. Большая удача — покупка у третьей страны 15-летнего самолета. У России есть свои самолеты, прогнозируют полную замену авиапарка российскими самолетами. Но для этого нужно не меньше десяти лет.
- Майнинг. Есть много криптовалют, что может помочь обойти ограничения. В Иране, например, около 5% майнинга криптовалюты, причем Иран — это не Китай по размеру.
- Попытки скрыть отчетность. Иранские банки и финансовые системы постоянно скрывают отчетность, не показывают, с кем и как они торгуют, чтобы это не подвергалось новым санкциям. Есть риск ухода значительной части экономики, особенно экспортно-импортных операций, в серую сферу. Это не очень хорошо, в том числе из-за коррупции».
Алексей Маслов: «У России есть выход — играть на отрицательном имидже и формировать альтернативный макроэкономический регион, который будет обслуживать эту идею или который идея будет обслуживать. Несмотря на весь негатив ситуации, может сработать декаплинг.
Идею, что могут быть альтернативные рынки, альтернативная валюта и альтернативные обороты этой валюты, сформировал Китай, только он создавал позитивный имидж.
Россия может выстраивать свою привлекательность на негативном имидже. Если включатся механизмы недовольства старой системой, тогда это сработает.
Бессмысленно просто перенести китайский опыт на российскую почву. Но можно сделать выводы:
- Выходить с российскими инвестициями в другие страны, Вьетнам, Малайзию, Китай, Индонезию, и там создавать производства. Эти производства формально будут налоговыми резидентами тех стран, но останутся предприятиями со 100% или частично российским капиталом, а результаты этого производства уже могут идти в Россию.
- Пойти на экстремальные меры налогообложения, использовать его как пряник, а не кнут.
- Сосредоточиться на нескольких областях и сделать их передовыми, например, ИТ-технологии, агропромышленный комплекс.
- Переобучение персонала для работы с Азией. В России критическая нехватка специалистов по работе с азиатскими рынками и инвестициями. Если мы сейчас не научим новое поколение работать с Азией, то, когда появятся перспективы, некому будет их реализовывать».
Никита Смагин: «Иран тоже пытается создать макроэкономический регион, только проблема в том, что Иран маленький по сравнению с Китаем и Россией. Иран стремится торговать со всеми в национальной валюте, чтобы избегать доллара. Но когда начинается торговля, никто не хочет торговать за риалы. Например, когда Иран говорит о торговле в национальных валютах, на деле это национальная валюта Китая. Иран в этом смысле выигрывает, но не так сильно».
Владимир Коровкин: «Если говорить о возможности отдельного макроэкономического региона, тогда надо создавать не «криптоюань» или «крипторубль», а «криптоюрубль» или «крипторюань» — валюту, которая одобрена регуляторами в данном регионе и эмитируется по принципам криптовалют, а не национальных эмиссионных центров. Любопытным развитием было бы создание полноценного наднационального инструмента международных расчетов, с помощью которого можно конвертировать криптовалюту в любую другую. Даже если тебя не хотят видеть, ты все равно мог бы явиться на «вечеринку» международных финансистов».