«Человек ждал неожиданного, но не ожидал такого неожиданного»
Михаил Маяцкий, философ, исследователь при Фрибургском университете (Швейцария), эссеист
«Карантин дал нам — не всем, конечно, но многим — неожиданный ретрит, тот самый, который входил со времен стоиков в кодекс поведения уважающего себя человека, в его обязанность заботиться о себе. Одна из задач такого ретрита — как раз понять что-то в себе, узнать что-то о себе» — поделился своими размышлениями с РБК Тренды философ.
Помимо того, что эта эпидемия была ожидаемой — хотя «человек ждал неожиданного, но не ожидал такого неожиданного», — она принесла ему и своеобразную разрядку, считает Михаил Маяцкий: «Многие с тайным облегчением восприняли преобразование экзистенциального неопределимого и непреодолимого Ужаса (Angst) в конкретный страх (Furcht) вот перед этой заразой, этим злом, от которого достаточно мыть руки и носить маску».
Выяснилось, что всеобщая грамотность на деле не перевела всех нас в разряд «образованных людей»: «Для большинства из нас характерна упрямая стабильность установки при капризном непостоянстве мнения, которое мы спешим транслировать далее под видом «информации». Реальная информация утопает в море этой «доксической» псевдо-информации».
Пандемия показала и то, что даже «образованный человек» сегодня воспринимает информацию и экспертное мнение как продукт потребления: он волен потреблять только то, что ему «по вкусу», за что он готов «заплатить». Именно это и вызывало тот расцвет конспирологии, который мы наблюдали на протяжении последних месяцев. «Расцвет конспирологии, вызванный эпидемией, легко объясним: заговор (злой умысел) придает злу знакомые очертания, как правило, уже знакомого противника и проводит понятные любому линии фронта. Очевидно также, что конспирологические теории процветают там, где рукотворность зла слишком часто и слишком наглядно подтверждалась», — резюмирует Михаил Маяцкий.
Вместо физической дистанции — дистанция социальная
Артемий Магун, социолог, философ
Взгляд на человеческий контакт как на априори заразный и нечистый уже давно стал частью современной культуры, считает Артемий Магун. По мнению профессора, это впервые становится заметным в XX веке, когда «поворот к технологической городской культуре и массовому обществу» как раз «сопровождался увеличением социальной дистанции». Позднее к этому отчуждению добавился другой тренд: после 1968 года в западном обществе стало активно распространяться физическое дистанцирование от начальства (например, постепенный отказ от рукопожатия) для того, чтобы нивелировать доминирование — будь то сексуальное или иерархическое.
Так что сегодня мы стали свидетелями характерной «ошибки» — как будто бы нечаянной, — когда вместо «физического дистанцирования» ввели понятие «социальной дистанции». «Недавно CNN опубликовал ответ нескольких социологов UCLA, которые утверждали, что термин на самом деле был неправильным (к сожалению, их вмешательство было уже запоздалым!). Речь идет о физическом, а не о социальном расстоянии. Никто не просит людей иметь меньше друзей или относиться к ним менее эмоционально. Они все еще могут плакать вместе по Zoom или в Skype».
Но физическое и символическое переплетены, замечает Артемий Магун. «Человеку трудно отойти от другого человека, не повредив его или ее чувствам. Девиз «социальной дистанции» является симптоматической эмблемой происходящего именно из-за того, что он воплощает в себе qui pro quo (лат. «кто вместо кого» — фразеологизм, обозначающий путаницу — РБК Тренды) между физическим и социальным. Мы видим физическое расстояние, но думаем о социальном, потому что это наша слабость». Поэтому и ошибка «социального дистанцирования», путаница между физическим и символическим, — яркий симптом сложностей современной коммуникации.
«Истерическая безопасность» и ее новые герои
Лайонел Шрайвер, американская писательница
Автор известного романа «We Need to Talk About Kevin» уверена: реакция западных стран на эпидемию далеко не самого опасного вируса привьет будущим поколениям невротическую настороженность и до предела фетишизирует безопасность. «Введя карантинные меры, западный мир показал, что ставит безопасность превыше всего. […] Причем сама эта безопасность понимается в самом узком значении — как безопасность индивидуальная, медицинская». Такая «истерическая безопасность», по мнению Лайонел Шрайвер, показывает, что общество, ее проповедующее, уже стоит на пороге старения.
Писательница риторически спрашивает: приблизился бы сэр Эрнест Шеклтон к Южному полюсу, если бы считал безопасность своей главной ценностью? Совершил бы кругосветное путешествие и помог бы одержать победу над испанской Непобедимой армадой в 1588 году сэр Фрэнсис Дрейк?
Однако теперь мода на безопасность введет в «аллеи национальной славы» новых героев, иронично замечает Лайонел Шрайвер: «Мы дадим олимпийские медали гимнастам, которые понимают, что перебегать по неровным брусьям ужасно опасно, и поэтому они решили всю свою карьеру просидеть на стуле. Победителем Тур де Франс станет велосипедист, который никогда не ездил быстрее, чем восемь миль в час и всегда исправно наносил на себя солнцезащитный крем. Крест Виктории же мы дадим самым предусмотрительным военнослужащим, которые прятались в багажнике своего джипа во время бомбардировок или просто переходили на сторону врага, если понимали, что победа на его стороне».
«Вирус напомнит нам старую истину о том, насколько мы не равны»
Ольга Токарчук, польская писательница
В своем эссе «Окно» лауреатка Нобелевской премии по литературе ставит вопрос: не вернул ли нас на самом деле карантин к нормальному образу жизни? Что «если не вирус является нарушением нормы, а как раз наоборот — беспокойный мир до его появления был ненормальным?» Карантин как будто вернул нас в детство, когда мы могли тратить время впустую, «часами смотреть в окно, наблюдать за муравьями, лежать под столом, воображая, что это арка». И то, что мы так страстно отрицали в бесконечной суете нашей повседневности — свою хрупкость, уязвимость, смертность — вдруг предстало перед нами во весь рост.
Наше постоянное культивирование мобильности, взгляд на себя как на неустанных и великих путешественников также оказались иллюзорными: как только нас настигла опасность заражения мы вновь вернулись домой — укрылись в своем «гнезде». Ведь «какими бы большими путешественниками мы ни были, в ситуациях как эта мы всегда будем возвращаться домой».
Но, быть может, самое горькое напоминание этой эпидемии — это напоминание о нашем неравенстве: «Некоторые из нас полетят на частных самолетах в дом на острове или уединятся в лесу, пока остальные останутся в городах, будут управлять электростанциями и водопроводными станциями. Другие будут рисковать своим здоровьем, работая в магазинах и больницах. Кто-то заработает на эпидемии, а кто-то потеряет все, что заработал в жизни».
Вспомнить о том, что мы смертны
Жан-Люк Нанси, французский философ
Размышляя над злом, которое принесло в наше общество пандемия, знаменитый философ поднимает распространенный тезис о том, что виной этой эпидемии стал современный капитализм. Однако за этой набившей оскомину критикой потребительского общества часто забывают, что сам капитализм уже «по меньшей мере в течение семи столетий являлся движущей силой истории современного мира, который он сам создал и оформил». И хотя «неограниченное производство рыночной стоимости стало само по себе ценностью, смыслом существования общества», то, что было создано благодаря этой силе, и есть тот мир, в котором нам сегодня так комфортно жить.
Как ни странно, но именно «Добро, покорение мира во имя Блага, привело к разрушительным последствиям». В итоге мы попали в ситуацию где «избыток разрушает изобилие, скорость убивает темп, здоровье вредит благополучию, само богатство в конечном итоге может ограбить себя (когда ничего не остается бедным)».
Только то, что несет смерть, — например, вирус — могло, наконец, ограничить эту безграничную мощь, с которой западное человечество при помощи технонауки создавало свой великий мир. Ведь смерть — необъяснима, ее невозможно ничем покрыть. И потому она способна открыть человеку глаза на самого себя как на существо не всемогущее, а хрупкое и ограниченное, но при этом уникальное. В этом, по мнению Нанси, главный урок эпидемии для всего человечества XXI века: «Знать себя конечными существами, позитивно, абсолютно, бесконечно и сингулярно конечными, а не бесконечно всемогущими — это и есть уникальный способ придать смысл нашему существованию».
«Серьезность, которую многие увидели впервые в своей жизни»
Ольга Седакова, поэтесса, переводчик, филолог
«А реальность врывается в аквариум или в мир рыбы, или в мир влюбленного, подобно тому, как в реальном, действительном аквариуме появляется рука человека и вынимает рыбу из воды, которая ей казалась единственной и бесконечной. Куда бы она ни посмотрела — везде была вода, а тут вдруг — рука появилась и вынула ее из аквариума».
«Эту мысль Мамардашвили я вспоминала в самом начале пандемии, а мне привелось застать это начало в Риме, — рассказывает в своем эссе, написанном специально для РБК Тренды, Ольга Седакова, — Не просто бедствие, непредсказуемого размаха, опасности и продолжительности, — но вторжение другого, реального, серьезного. Современная жизнь избегает совсем реального, совсем серьезного. И вот пришло то, чего так просто не избежишь. Это было настроение многих. «Мир уже не будет прежним», «все прошлое, и самое недавнее, оказалось отошедшим» — такие слова слышались повсюду. Что-то переменится, не спрашивая нас — а что-то необходимо переменить и нам.
Общий ответ на это событие — решение блокировать общественную жизнь — был непривычно серьезным. Такого, вероятно, никогда еще не случалось. Мы увидели невероятные картины: опустевшие города, зарастающие травой площади. Одна из самых сильных и величественных картин этого момента — молебен, который совершил папа Франциск на пустой площади перед собором святого Петра, в темноте, под ливнем. Это была такая серьезность, которую многие увидели впервые в своей жизни: человек перед лицом вселенной.
Конечно, мы не вышли еще из этого события, продолжение остается неясным, но общее отношение очевидно меняется. С ослаблением карантина общий лозунг звучит: «Чтобы всё стало, как раньше!» Пускай другими средствами (онлайн, в масках и т.п.), но мы вернемся к тому, как было раньше. Теперь мы знаем, что раньше было хорошо! Страшный сон пройдет.
Мне кажется, если во взрыве пандемии заключался вопрос и вызов — и отдельному человеку, и всей нашей цивилизации — то ответа он не получил. Я имею в виду ответ, подобный катарсису в трагедии. Но для того, чтобы катарсис случился, трагедию нужно признать трагедией. А не неприятным эпизодом, с которым можно справиться».
Подписывайтесь на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.