Вышедший в конце апреля фильм Юрия Дудя «Как устроена IT-столица мира», где он восторженно рассказывает о людях, работающих в Кремниевой долине, вызвал множество споров: действительно ли это Мекка инноваций или стартаперам стоит обратить внимание на другие уголки планеты? К спору подключился и основатель мессенджера Telegram Павел Дуров, назвавший Америку не лучшим местом для эмиграции молодых предпринимателей и призвавший их искать счастья в Азии.
Своим мнением поделился и венчурный инвестор Павел Черкашин. В беседе с РБК Тренды он признался, на чьей он стороне — Дудя или Дурова, а также рассказал, что, по его мнению, делает Долину родиной инноваций, как из тысяч стартапов выбрать самые перспективные и возможно ли создать такую же инновационную среду в России.
Эксперт тренда
Бывший топ-менеджер Adobe и Microsoft и предприниматель, основавший и успешно продавший несколько ИТ-компаний в России, Павел Черкашин переехал в 2013 году из Москвы в Кремниевую долину и инвестирует там в высокотехнологичные стартапы. Под его управлением — более $200 млн, вложенных в активы с многомиллиардной капитализацией. Недавние инвестиции основанной им компании Mindrock Capital — в SpaceX Илона Маска и сервисы онлайн образования Coursera и Udemy. Павел активно работает с инвесторами из России.
Полная аудиоверсия материала:
Что такое инновации?
На нашей планете в постоянной конкуренции живут 7,8 млрд человек, но впереди всего человечества идет совсем небольшая когорта людей, мыслящих на десятилетия вперед. Они пытаются предсказать, как будет выглядеть человечество будущего, как оно будет себя вести, какие у него будут привычки и понятия. Эти люди находятся в непрерывном поиске ответов на вопросы, как исправить ту или иную несправедливость или неэффективность в этом мире. Соответственно, вот ответ на вопрос, что такое инновация: постоянный поиск ответов на вопросы, что можно исправить в нашем мире на горизонте 10-20 лет. Не ближайшего года — для этого есть традиционные механизмы, а в долгосрочной перспективе — вот это требует определенных умственных усилий.
Интересно, кстати, что пробел между внедрением инноваций и научными исследованиями составляет как раз около 20 лет. То есть технологии, которые сейчас являются инновационными, революционными и активно внедряются, в научных лабораториях были изобретены 15, 20, 30 лет назад. Представьте: какой-то новый материал все это время лежит где-то на столе ученого, и никто не знает, как его использовать. Пока вдруг не появится технология, которой срочно нужен материал именно с такими характеристиками.
«Это означает, что инноваторы — это не изобретатели, придумывающие новые революционные технологии, а те люди, что способны найти на пыльных полках научных институтов компоненты, из которых можно собрать продукт, который решит проблемы человечества».
Я считаю образцами таких новаторов Илона Маска, Стива Джобса. Критика в их адрес обычно такая: они же ничего сами не изобрели, а просто взяли существовавшие компоненты. Но вот в этом и есть сила инноватора — собрать из доступных компонентов совершенно новый продукт.
Какие стартапы сейчас самые перспективные?
Мы все невольные участники большого эксперимента, который запустил коронавирус по всей планете. К примеру, моя жена все время откладывала знакомство с Zoom. Но в рамках карантина ей пришлось за две недели освоить кучу новых технологий, и теперь у нее — лагерь для подростков, где учатся онлайн 250 человек. А теперь представьте, что в этот социальный эксперимент вовлекли несколько миллиардов жителей Земли, которых заставили в ограниченных условиях пользоваться совершенно новым набором сервисов. Люди за время изоляции впервые попробовали удаленную работу, удаленное образование, удаленные развлечения. Понятно, что кризис закончится, и многое вернется в обычный режим, но при этом память и опыт, которые у людей появились за время карантина, останутся.
Это открывает возможности для тех сервисов, которые всё пытались показать миру, что они уже готовы к использованию, но всё не было шанса доказать свою востребованность. Очень хороший в этом плане пример — онлайн-образование. За последние три месяца мы сделали две инвестиции в этот сегмент. В одном из проектов на конец 2019 года было порядка 50 млн подписчиков, и я предполагал, что в 2020 году эта цифра удвоится. То есть за год компания сделает столько же, сколько за 10 предыдущих лет. Но сейчас у компании вышел отчет, где говорится, что в период кризиса она растет на 425%! Подобное происходит в дистанционной работе — есть высокий спрос на любые инструменты для эффективной работы, возьмите хоть тот же Zoom.
«Я это назвал экономикой одиночества. Человек сидит один дома, он зажат в определенные рамки, и единственное, что у него есть, — это его компьютер как средство общения с внешним миром. Соответственно, все, что ориентировано на эту экономику одиночества, теперь превращается в мейнстрим».
Перспективно все, что связано со здоровьем. Сейчас около 70 компаний предложили свои вакцины от коронавируса. Большинство этих вакцин были сделаны синтетическим способом, то есть это фактически генная инженерия. Одна из первых компаний, которая вышла с вакциной, написала очень эмоциональный пост о том, что у нее два месяца ушло на то, чтобы получить штамм вируса, потом еще 48 часов на то, чтобы сделать саму вакцину, и теперь приблизительно два года потребуется на то, чтобы протестировать и запустить массовое производство.
Но давайте представим себе мир, где на каждом вокзале, в каждом аэропорту или торговом центре стоит устройство, которое анализирует все ДНК и РНК в воздухе вокруг. На самом деле это не фантастика — я сейчас общаюсь со стартапом, который предлагает такую технологию. Дальше весь этот массив данных передается в централизованное хранилище и сравнивается с базой существующих патогенов. Пока нам известны лишь 3,5 тыс. патогенов из миллионов бактерий и вирусов вокруг нас, мутирующих с безумной скоростью. Но человечеству уже сейчас под силу научиться собирать такую информацию в реальном времени и изучать ее на предмет того, какие опасные патогены уже есть, а какие новые появляются. И на эти новые патогены сразу же производить вакцину и в цифровом виде передавать ее в каждую больницу планеты. Условно, если ты делаешь вакцину на основе стандартизированного просчитываемого процесса, который гарантирует, что никакой угрозы здоровью человека не будет, то не нужно ждать два года, проходить испытания на мышах и волонтерах, прежде чем запустить эту вакцину в производство.
Единственное, что стоит на пути этой технологии, — это госрегулирование во всех странах. Мне кажется, что одним из главных следствий коронавируса для здравоохранения стало не столько внедрение телемедицины, сколько то, что вся эта махина, начиная от ВОЗ и заканчивая регулирующими органами всех стран, осознала, что она абсолютно непригодна для современного мира и должна полностью поменяться. Я думаю, в ближайшие пару лет должны произойти большие сдвиги, и рассчитываю, что в первую очередь это произойдет в США, потому что этот рынок не может развиваться на полную из-за очень зажатого госрегулирования.
Как выбрать проект, который «выстрелит»?
В Долине есть каталог стартапов ранней стадии, где в активном режиме представлено порядка 300 тыс. проектов. И я ориентируюсь на эту цифру как на приблизительный объем активного рынка стартапов. Это те компании, которые не просто придумали идею, но уже привлекли какие-то деньги и что-то делают. Есть данные по стартапам и более поздней стадии, которые привлекли как минимум несколько миллионов.
«Статистика показывает, что только 200-300 стартапов в год выходят на статус единорога, то есть переваливают за миллиардную оценку. Значит, всего один из тысячи существующих стартапов становится победителем и получает главный приз».
Чтобы из сотен тысяч выбрать наиболее перспективный проект, мы для себя приняли стратегию, основанную на сигналах. И вот какие сигналы мы определили:
-
Допустим, компания с оценкой в $100 млн только что получила $20 млн инвестиций от одного из крупнейших венчурных фондов.
-
В этом фонде сделкой занимался конкретный партнер, который, как мы знаем, реально разбирается в этой сфере.
-
Стартап рос последние три года со скоростью не меньше 300% в год.
-
У него успешная юнит-экономика и позитивный новостной фон.
При таких условиях вероятность того, что компания добежит до миллиардной оценки за ближайшие два-три года больше 50%, а вероятность банкротства — приблизительно 1 к 250.
Вокруг нас — сеть знакомых, венчурных партнеров, соинвесторов, представителей других фондов, с которыми мы обмениваемся информацией по интересным сделкам, основанной на инсайдах. И вот, получив инсайд, я говорю: я знаю стартап, который сейчас закрывает раунд с крупным фондом и который соответствует всем сигналам, я хочу войти в этот стартап. У меня маленькая команда, я не могу проанализировать тысячи стартапов, но у меня достаточно сил, чтобы разглядеть сигналы на рынке, и основная часть моих усилий уходит на то, чтобы просто найти доступ в эти стартапы. Потому что очевидно, когда по сигналам видно, что проект будет успешным, появляется очень много инвесторов, которые хотят туда войти.
При этом американский венчурный рынок — это фактически закрытый клуб, в котором участвуют менее 3 тыс. человек. Все они живут здесь, в Долине, все 40-летние мужчины, даже одеваются одинаково. И большинство самых интересных сделок происходит внутри этого клуба, они даже не видны для внешнего мира. Таким образом, основная часть моей работы — это не определение того, в какие стартапы стоит инвестировать, потому что я их могу найти по сигналам, и их по определению больше, чем то, что я могу переварить, а просто понять, как я могу войти в эти компании.
По каждой сделке мы готовим обоснование для партнеров, почему мы верим именно в эту инвестицию, и есть обязательное условие — мы сами в нее входим. Пару лет назад мы ушли от традиционной схемы, когда объявляется фонд, собираются туда инвесторы, фонд живет, например, семь лет, и ты по 2% в год с них собираешь. Теперь мы работаем по модели синдиката, когда под каждую конкретную сделку создается микрофонд. Нашим активным инвесторам — их сейчас порядка 150 — мы рассылаем письма с предложением войти в сделку в определенных пропорциях. К примеру, инвестор вложил $100 тыс., мы продали в два раза дороже, он заработал $200 тыс., $100 тыс. мы ему вернули, а с оставшихся $100 тыс. прибыли 20% забрали себе. Приблизительно так в упрощенном режиме это работает. Но, самое главное, что инвесторам очень быстро и легко принимать решения, зная, что мы не станем просто так рисковать своими деньгами.
Как удалось войти в SpaceX Илона Маска?
Я всегда мечтал быть инвестором в SpaceX, потому что эта компания чрезвычайно инновационна во всех своих направлениях. Нам удалось купить совсем чуть-чуть, потому что уже года два Илон Маск вообще не принимает новых инвесторов, берет деньги только у существующих. Нашему партнеру по другой сделке, более крупному фонду, в феврале удалось попасть в закрытый раунд на $250 млн, и он нам маленький кусочек от себя отрезал. Мы инвестировали $1,5 млн, и на такую же сумму есть еще интерес, поэтому я пытаюсь договориться, чтобы нам дали возможность докупить еще немного.
«SpaceX — это чрезвычайно инновационная во всех своих направлениях компания. Только в этом году у нее происходят три важнейших события: она отправляет человека в космос, запускает группировку спутников, которые обеспечат дешевый интернет по всему миру, и тестирует свою сверхтяжелую ракету, которая 100 человек с оборудованием может доставить до Луны и обратно в один подход».
Сейчас нет смысла считать нашу долю, потому что при текущей капитализации SpaceX это будут доли процента. Однако инвестиция несомненно принесет прибыль: я уверен, что у компании есть реальные шансы через год-два вырасти в несколько раз и выйти на оценку $100-150 млрд. Если брать ее мультипликаторы, то она уже сейчас должна стоить $100 млрд. А когда SpaceX запустит свою тяжелую ракету, то можно смело говорить про потенциальный горизонт капитализации в $1 трлн в ближайшие пять-семь лет, ну хорошо, десять лет.
Если убрать даже ноль из этих прогнозов, то SpaceX будет выглядеть как очень хороший и быстрорастущий стартап. Несмотря на то, что Маск сказал, что он не выведет SpaceX на IPO до тех пор, пока не высадится на Марсе, что вряд ли произойдет в ближайшее десятилетие, он при этом сделал очень хитрую вещь — разрешил первичное размещение для дочерних проектов. И первый из них — это Starlink, система из 40 с лишним тысяч спутников связи, которые обеспечивают дешевый высокоскоростной доступ в интернет любому устройству с базовой антенной. Представьте себе, что крыша любого автомобиля через несколько лет будет антенной, которая обеспечит двустороннюю связь со спутником на скоростях, близких к 5G. И если существующие системы космической связи с пропускной способностью 1 Гбит в секунду стоят приблизительно $20 млн, то у Маска это всего $25 тыс., а через год, когда он всю группировку развернет, будет $10 тыс. Это дешевле, чем класть по земле оптоволокно. Соответственно, Starlink должна поменять вообще всю экосистему телекоммуникационного бизнеса в мире.
И вот Илон Маск вводит в экономику еще миллиард новых пользователей интернета, у которых до этого просто не было физически возможности эту связь получить. Сколько стоит миллиард новых пользователей телекоммуникационного сервиса? Когда Starlink проведет IPO, думаю, капитализация компании составит от $20 до $60 млрд, и все это попадет на баланс SpaceX, которая сейчас стоит меньше $40 млрд. То есть, один дочерний проект, если он будет успешным, даст как минимум двойной прирост оценки всей компании. Поэтому мы до сих пор рассматриваем SpaceX как стартап, несмотря на многомиллиардную капитализацию компании.
Но, с другой стороны, стартап TikTok имеет капитализацию $70 млрд, и никто не считает это странным. У меня трое детей, и они постоянно сидят в TikTok, потребляя минимум гигабайт трафика в сутки. Это объем, который наше домохозяйство из пяти человек пять лет назад не могло выбрать за месяц. Конечно, я очень люблю и уважаю TikTok, и в нем есть определенная ценность, но для меня как для технологического инвестора все-таки космические запуски значительно привлекательнее, чем обмен видео мемчиками между подростками.
Кто прав — Дудь или Дуров?
На самом деле, я согласен и с тем, и с другим — у каждого своя правда. Дудь показал очень хороший паттерн, он показал суть Долины. Это вот эти молодые отвязные фрики, в хорошем смысле этого слова. Когда я семь лет назад переехал в Штаты, я в первый год вообще не мог понять, как все устроено и почему мои московские методы не работают здесь. Моим ментором стал Дима Думик, который был в фильме, и он мне объяснил какие-то очень простые, чисто культурологические вещи, он мне показал, как стать калифорнийцем. Буквально три месяца его наставничества, и я совершенно по-другому посмотрел на этот мир, на эту культуру, на эту экономику, и у меня наконец стало получаться. Именно таких людей показал Дудь, эту определенную прослойку. Многие ругались и жаловались, что это недостаточно широкое представление о том, что из себя представляет Долина, что в фильме нет женщин, других волн эмиграции. Но, я так понимаю, задача была другой.
«Дудь хотел показать, что вот они, эти люди — сердцевина аудитории, которая пробивает любые барьеры в мировой экономике просто потому, что им пофиг, как на это отреагируют другие люди. Они готовы поменять мир».
Дуров писал о другом: если у тебя есть хорошая работа или свой бизнес и у тебя нет цели привлечь инвестиции на инновации, то вообще странно ехать в Долину. Действительно, Сан-Франциско, мягко говоря, не самое лучшее место на земле. Все, что Дуров описал, на самом деле так: совершенно некуда пойти вечером, так как нет хороших ресторанов и пафосных заведений. И вообще здесь очень скучно, потому что все только и делают, что программируют у себя втихаря. Тут очень заметный гендерный дисбаланс — на одну женщину приходятся четыре мужчины.
Но дело совсем не в этом — это как раз то место, притягивающее определенный класс людей, которые не могут жить в другой среде. Мне, например, не нужны все эти рестораны, мне хочется быть в обществе людей, которые меняют мир, мне хочется быть самым глупым в комнате. Мне хочется, чтобы на любой вечеринке, где собрались мои друзья, я был восхищен, просто слушая, о чем они говорят. Вот это мне нравится больше, чем то, что можно получить в ресторане. А если хочется развлечься, просто сел на самолет, и через час ты в Лос-Анджелесе, где самые красивые женщины и самые дорогие рестораны мира.
Так что если у вас нет страсти к тому, чтобы заниматься инновационным предпринимательством, то вам тут точно совершенно нечего делать. И в этом плане я с Павлом Дуровым полностью согласен.
Станет ли «Сколково» российской Долиной?
В чем сила Кремниевой долины? В том, что здесь просто уникальная культура вседозволенности и всеобщей толерантности ко всему. С одной стороны, это приводит к тому, что на улице спят бомжи, и полиции запрещено их трогать, потому что Сан-Франциско — город, в котором любой человек может делать все, что он хочет. Поэтому это родина практически всех современных наркотиков, это гей-столица США, это место рождения всевозможных движений. А с другой стороны, это родина огромного количества инноваций, потому что сама атмосфера притягивает сюда людей свободных духом, которые не вписываются в другую культуру.
«Когда к нам приезжают делегации из Сбербанка или «Сколково» и говорят, что «нам все здесь нравится, мы хотим и у нас такое построить, но только, пожалуйста, без бомжей и вот этих вот ваших наркотиков и геев», то ты осознаешь, что люди вообще не понимают основы того, на чем все это выстроено, — что именно то, чего они не хотят, и является основой экономики, которая в итоге сейчас приносит 21% всего ВВП США при инвестициях 0,5% ВВП».
Я входил в экспертный совет инновационного центра «Сколково» и, погрузившись в эту среду, понял, что просто невозможно делать инновации без ощущения, что все возможно. Когда у тебя нет внутренней свободы, возникает страх. Когда страх совершить ошибку больше, чем страх не добиться результата, инновации работать не будут. Именно поэтому в венчурных фондах Долины принята модель сильного «да» или сильного «нет», а не консенсуса. То есть, не работает модель, когда пять человек собрались на инвестиционном комитете, трое проголосовали «против», двое — «за», и сделка не состоялась. В Долине все наоборот: пять человек собрались на инвесткомитет, один сказал: «Да, это самая крутая сделка, я в нее очень верю», четверо сказали: «Это полная фигня, мы в такое инвестировать не будем», и тем не менее они в итоге проинвестируют в эту сделку, потому что важнее поймать те редкие частные случаи, которые могут совершить революцию, а не вкладывать в середнячков. А модель «Сколково», как и многих других институтов развития по всему миру, ориентирована на то, чтобы разделить ответственность между всеми лицами, принимающими решения.
В России нет законодательства в отношении венчурных инвестиций. Как это происходит в Долине? Ты строишь оценку бизнеса не на основании текущей стоимости активов, а на основании твоих ожиданий от стоимости этих активов при продаже и, соответственно, перемножаешь будущую стоимость на уровень риска, который у тебя есть. Человек с хорошим опытом работы и с прекрасной идеей уже автоматически стоит $10 млн, по мнению венчурной экономики. А дальше начинается игра на опционах — это все опционы на будущую прибыль.
Российский же Гражданский кодекс напрямую запрещает такого рода игру с опционами. То есть создать венчурную экономику в России — это значит для начала Гражданский кодекс поменять. Потом нужно еще судебную систему привести к такому виду, как в США, когда эта машина работает, как часы.
Вообще, такую культуру, как в Долине, сложно будет построить где-либо в мире еще долгое время. Потихонечку она начинает расцветать в Нью-Йорке, Лос-Анджелесе, появляется в Израиле, но все равно в любой точке мира провал стартапа, собравшего $10 млн с инвесторов и потерявшего все, будет пятном на репутации предпринимателя на всю оставшуюся жизнь. В Долине, если он действовал в рамках той инвестиционной стратегии, которую предлагал своим инвесторам и они были изначально с ней согласны, ни у кого не возникнет вопросов, когда стартап провалится.
Наоборот, на предпринимателей, потерпевших неудачу, очень большой спрос в Долине. В свое время Google даже предложил своим сотрудникам брать академический отпуск, чтобы идти и делать стартапы. Здесь понимают, что любой предприниматель, который хотя бы раз сделал свой бизнес, пусть даже он оказался неуспешным, имеет багаж опыта на порядок больше, чем тот, кто изучил все в теории в Стэнфорде, но никогда не сталкивался с ситуацией, когда у него в офисе закончилась туалетная бумага. Потому что многие сотрудники корпораций считают, что туалетная бумага в офисе появляется сама.
Какие книги и фильмы передают атмосферу Долины?
Скотт Адамс делает очень смешные карикатуры из мира бизнеса. Его книга «Дилберт научит тебя бизнесу» была моей настольной, когда я начинал запускать стартапы. Именно она, высмеивая абсурдные моменты в бизнесе, открыла мне глаза на то, как это работает.
И есть у меня два любимых сериала. Первый — это «Кремниевая долина», он очень смешной, я каждую серию смотрю по два раза. Мне интересны юридические схемы, которые герои используют, мне интересны действия, которые они предпринимают, логика переговорного процесса, который они ведут. Потому что сериал был сделан с реальной жизни, и если убрать какие-то просто абсурдные фантастические моменты, то это прям моя ежедневная работа.
Второй сериал — «Миллиарды», в котором объясняется простым человеческим языком, как происходит взаимодействие крупного бизнеса с государством. Когда смотришь в первый раз, ты просто следишь за сложным запутанным сюжетом, а когда во второй, третий раз — уже понимаешь юридические схемы, которые используют герои, как они зарабатывают. И на самом деле инвестиционные стратегии, которые мы успешно применяем последние два года, практически полностью взяты из этого сериала.
Подписывайтесь на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.