Об эксперте: Чон Рэквон (более распространенный вариант транслитерации — Рае Квон Чунг) — бывший посол Южной Кореи по вопросам изменения климата, эксперт в области «зеленой» энергетики. С начала 1990-х годов участвует в переговорах, связанных с климатическими изменениями. В 2007 году получил Нобелевскую премию мира как участник Межправительственной группы экспертов по изменению климата и один из главных авторов ее доклада по технологическому трансферу. В 2015–2016 годах — главный советник генсека ООН Пан Ги Муна по вопросам изменения климата. Сейчас — председатель международного наградного комитета российской премии «Глобальная энергия» и член совета директоров фонда Пан Ги Муна.
— Недавно завершилась климатическая конференция ООН в Глазго. Как вы оцениваете ее результаты?
— Главный итог и ключевая суть конференции в том, что с нее началась «большая гонка», в которой определятся лидеры безуглеродного будущего. Крупнейшие экономики и компании мира объявили, что ускорят свой переход к новой «зеленой» экономике. Это означает, что углеродная нейтральность — не вопрос спасения планеты, а вопрос обеспечения промышленной конкурентоспособности в будущем: если вы не участвуете в борьбе за лидерство в «зеленых» инновациях, вы проигрываете и в борьбе за будущее промышленности и за новый рынок.
Многие страны и бизнесы уже борятся за то, чтобы получить «преимущество первого хода» в освоении этого нового «голубого океана».
— Вы довольно много общаетесь с людьми, которые принимают решения о трансформации бизнеса в России, поэтому давайте поговорим о роли нашей страны в переходе к безуглеродной экономике. Для России определенно проще продолжать использовать природные ресурсы, а не развивать «зеленую» энергетику, и мотивации для перемен, кажется, нет. Видите ли вы краткосрочные выгоды перехода к безуглеродной энергетике?
— России действительно повезло с таким обилием природных ресурсов, но это не значит, что для вас нет смысла инвестировать в «зеленую» энергетику: без этого страна упустит новый рынок и возможность внедрить технологические инновации, необходимые для его развития. Это, в свою очередь, подстегнуло бы экономический рост и создало бы новые рабочие места — вот и примеры выгоды, которую Россия получит сразу.
Важно смотреть на безуглеродную экономику как на критически важный драйвер будущей конкурентоспособности России. Переход к «зеленой» энергии — это важная стратегия, которая позволит России воспользоваться преимуществами страны, которая вступила в «гонку» одной из первых.
— Речь идет о рабочих местах для высококвалифицированных специалистов?
— Да, для работы с большинством из этих технологий потребуются высококвалифицированные специалисты — ученые и инженеры, которые будут конкурентоспособны на мировом рынке. Так что это позволит создать высокооплачиваемые рабочие места.
— Есть ли у России потенциал стать лидером и экспортером, например, решений в области улавливания и хранения углерода?
Технологии улавливания и хранения углерода станут ключевым фактором, который позволил бы продолжать использовать ископаемое топливо, но без вреда для планеты. Россия может и должна стать лидером в подобных решениях благодаря своему научному и техническому потенциалу. Сейчас такие методики уже есть по всему миру, в том числе и в России — но появляются и инновационные методы, которые позволяют делать это дешевле и эффективнее. И Россия более чем способна такие методы представить — если будет проактивность со стороны государства и бизнеса. Тогда этим займутся и венчурные инвесторы, и ученые.
— Какой ключевой фактор в продвижении идеи углеродной нейтральности?
— Роль государства тут будет критически важна — и не только в России, но и в других странах. Государство должно подать обществу и бизнесу ясный сигнал, что оно готово идти к углеродной нейтральности — поставив амбициозные цели и суровые законодательные меры по сокращению выбросов. Многие правительства принимают такие меры неохотно — они считают, что это дорого обойдется промышленности. Но без такого сигнала со стороны государства у инвесторов и ученых не будет никакой мотивации. Поэтому как раз в тех странах, где ужесточается законодательство, и появляется большинство инноваций, — на эту динамику нужно обратить внимание. Однако целевые значения по сокращению выбросов и изменения в законодательстве должны быть ровно настолько суровыми, чтобы подтолкнуть бизнес к инновациям и переменам на рынке, но не нанести ему урон.
— Каким именно образом государство может поддержать эту трансформацию? Какой вы видите дорожную карту по переходу к будущему без выбросов углерода, например, для России?
— Правительству важно должно продемонстрировать последовательную, предсказуемую траекторию изменения законодательных мер — чтобы минимизировать для бизнеса неопределенность в планировании инвестиций.
Например, если целью будет сокращение выбросов на 5% каждый год, это позволит компаниям подстроиться под эти цели в инвестиционном плане. Без предсказуемой траектории бизнес будет видеть в этих инициативах лишь риски и сложности.
В дальнейшем для государства, возможно, было бы хорошей идеей перераспределить часть доходов от продаж ископаемого топлива на поддержку развития безуглеродных технологий и соответствующего рынка. Возможно, российским властям было бы интересно подумать о такой опции.
— Позволят ли эти меры активизировать сотрудничество между Россией и другими странами, а также международными корпорациями?
— Да. Роль России в мировой экономике очень важна, и если она тоже начнет бороться за лидерство в безуглеродной экономике, это станет серьезным сигналом бизнесу во всем мире.
Важно отметить, что Россия сможет выиграть и от своего присутствия на рынке водорода, который сейчас формируется — благодаря запасам природного газа, который и используется для производства водорода. Газ стоит дешево, а водород — гораздо дороже.
И такие страны как Япония, Корея и США планируют переходить на водород, но они могут столкнуться с проблемами с улавливанием и хранением углерода (выбросы углерода происходят при производстве водорода из природного раза методом риформинга — прим. ред.) В Корее, например, просто не хватит территорий для хранения углерода под землей — размеры же российских территорий позволяют ей быть лидером на этом рынке. Это позволит России стать крупнейшим экспортером водорода, а не просто природного газа.
Поэтому не стоит думать, что переход к углеродной нейтральности — это что-то крайне невыгодное для России. На самом деле он создаст впечатляющие новые возможности для российской экономики.
— Продолжая говорить о международном сотрудничестве, стоит упомянуть еще один столь же впечатляющий проект — Asia Super Grid («Азиатская суперсеть», проект, который ставит целью передачу электроэнергии из тех стран Азии, где возможна ее экологичная добыча, в те, где она необходима. — РБК Тренды). Как вы думаете, каковы перспективы этого проекта и что мешает его развитию?
— Этот проект существует уже давно, и есть еще несколько подобных, например, в Северо-восточной Азии — ему около десяти лет — и проект, который продвигал лично я: «Суперсеть Шелкового пути», которая соединяла бы Среднюю Азию с Китаем, Кореей и Японией — и могла бы протянуться и до Европы.
Такие суперсети могут стать подспорьем для перехода к углеродной нейтральности. Для развития таких проектов нет ни технологических, ни экономических препятствий: все эти проблемы давно разрешены. Но, к сожалению, развитию мешают политические факторы и недостаток доверия, точно так же, как и решению многих других мировых проблем: от пандемии до сокращения выбросов углерода.
— Можете ли вы сказать, какие политические силы противостоят таким проектам?
— Дело не в одной или нескольких странах. Дело в политическом климате, который не позволяет обсуждать такие проекты в данный момент. Нужно выйти из состояния политической напряженности между странами — и тогда получится перейти к обсуждению подобных масштабных проектов.
— Можете ли вы назвать примеры проектов, в которых странам все же удается сотрудничать успешно?
— Страны по всему миру успешно сотрудничают в экспорте солнечной и ветряной энергии. Например, США закупает много солнечных панелей корейского производства. И таких примеров коммерческого сотрудничества много. День ото дня появляются новые технологии: например, улавливания углерода, уже попавшего в атмосферу — одно из крупнейших таких предприятий недавно запустили в Исландии.
Все это происходит потому, что, как я сказал раньше, борьба за лидерство в безуглеродной экономике уже началась. Ясно, что победителем будет тот, кто присоединится к ней как можно раньше, а не будет следовать по проторенной дорожке.
— Чтобы перейти к «зеленой» экономике по всему миру, нужны большие вложения — причем это касается не только стран, у которых средства есть, но и развивающихся стран. Развитые государства договаривались ежегодно мобилизовывать по $100 млрд в год на перехода бедных стран к безуглеродной экономике, но они до сих пор не могут достигнуть этой цели. Как вы думаете, удастся ли прийти к решению?
— Эта проблема обсуждалась на климатической конференции в Глазго — к сожалению, большого прогресса не было, и решение отложили. Я настроен по этому поводу скептично, ведь о цифре в $100 млрд ежегодно договорились еще в 2009 году, но эти деньги до сих пор не направляются. Остаются серьезные разногласия по поводу того, что значит эта цифра. Развивающиеся страны ждут грантов или безвозмездных донаций, а богатые страны включают в эту цифру инвестиции, займы и так далее.
Разница между бедными и богатыми странами столь велика, что сгладить ее будет непросто. К сожалению, едва ли произойдет значительный переброс ресурсов от богатых стран к бедным: они ведь и сами нуждаются в средствах на решение собственных проблем. И если они не могут этого сделать, значит, им самим нужно сократить свои выбросы еще сильнее, чтобы бедные страны могли продолжить развивать углеродную экономику.
К сожалению, я не вижу простого решения этой проблемы. Остается только надеяться на то, что человечество выучило очень ценный урок пандемии — нужно уделять больше внимания сотрудничеству. Но я не уверен, что мы усвоим этот урок вовремя.
Благодарим за организацию интервью команду форума Nobel Vision. Open Innovations 2.0