Куда исчезли (со)прикосновения: отрывок из книги «Любовь: сделай сам»

Руками не трогать! Куда исчезли (со) прикосновения

Я тебя не трогаю, и ты меня не трогай!

Иди своей дорогою, а я — своей дорогой.

Псой Короленко. «Закончик»

В разгар эпидемии коронавируса в Германии берлинская полиция проинформировала общественность, что свидания через Tinder на время коллективного карантина не будут официально запрещены. «По нашим данным, в свидании, как правило, принимают участие не более двух человек. Более того, чаще всего дело не идет дальше разговоров», — заявил представитель полиции в официальном твиттер-канале. Берлинские органы правопорядка садились в лужу неоднократно, но на сей раз они попали в яблочко. Положение дел описано с криминологической точностью: вопреки распространенному заблуждению, дело чаще всего действительно «не идет дальше разговоров». Перевести общение — тем более флирт — из цифровой реальности в аналоговую оказывается делом куда более сложным, чем это может показаться из рекламных компаний Tinder. Путь от свайпа по экрану смартфона до прикосновения к чьей-то коже проходит через тернии, а вовсе не через фонтаны блесток, брызги шампанского и горы кружавчиков.

Развитие новых средств коммуникации оказалось прямо пропорционально появлению новых барьеров в этой самой коммуникации — барьеров принципиально иных, нежели в доцифровую эпоху. Действительно: несмотря на то что мы не расстаемся со своими смартфонами даже в постели и санузле, просто так взять и позвонить кому-то стало делом практически невозможным. Телефонному звонку теперь предшествует переписка с просьбой уточнить время, удобное для разговора. Переписке — «помахивание». «Помахиванию» — осторожные лайки. При этом изменение культуры общения — стремительное нарастание и усложнение ступеней доступа к личному пространству — не сформировано гаджетами как таковыми. То, как мы используем гаджеты, — это лишь симптом более фундаментального процесса, разворачивающегося на наших глазах: нарастающей неготовности к прямому, непосредственному соприкосновению между людьми.

В беспроводном мире трогать что бы то ни было руками — это атавизм из аналоговой эпохи. Сенсорная коммуникация (неважно, человек-машина или человек-человек) в целом выглядит как эволюционно отсталая. Touch screen и touch ID еще широко используются в новых технологиях и в средствах коммуникации, но общая тенденция — в переходе на голосовое управление при помощи разного рода ассистентов типа Алисы, Сири или Алексы.

Идеальные отношения бесконтактного мира наглядно показаны в фильме «Она» («Her») — о романе одинокого усатого мужчины с операционной системой по имени Саманта, разговаривающей голосом Скарлетт Йоханссон. В то время как существующая в цифровом Нигде бедная Саманта мечтает обрести тело и познать радости плоти, герой фильма совершенно счастлив иметь дело с абстракцией.

Опубликованное недавно журналом Atlantic исследование показывает, что герой фильма далеко не одинок в своем желании, чтобы его не трогали руками. Секс, как выяснили исследователи, перестал представлять для американских миллениалов интерес. «Не очень-то и хотелось» — так можно суммировать отношение 20-30-летних к этим нелепым телодвижениям. К чему эти страсти, эти слияния и поглощения? Не посидеть ли лучше под пледом за просмотром сериала? Netflix, кажется, окончательно одержал победу над Tinder, и эта тенденция свойственна не только США, но и другим развитым обществам, включая Россию: обществам, где эмоции — это тщательно оберегаемый капитал.

Усатый мужчина из фильма «Она» одинок не просто так: в его мире непосредственный контакт между человеческими особями практически упразднен, а все то, что социологи называют «эмоциональным трудом», — сочувствие, радость, сексуальные переживания — отдано, как было уже отмечено, на аутсорс профессионалам. К числу этих профессионалов относится и сам главный герой: он получает деньги за составление личных писем — от открыток к рождению ребенка до любовных признаний на пять страниц. Улыбаются ему в основном специально обученные люди: продавцы и официанты. Сексом он занимается через приложение в телефоне. И встретив свою любовь — в виде операционной системы Саманты, готовой отозваться на любое движение его души, — герой остается верен императиву бесконтактности.

***

Спад сексуальной активности произошел не только потому, что современный человек привык к тому, что почти любую потребность можно удовлетворить в интернете. Изменились сами презумпции взаимодействия между людьми — с презумпции желательности на презумпцию нежелательности прямого контакта. Эта новая презумпция находит воплощение в самых разных жанрах и в самых разных контекстах. Она тиражируется в поп-психологии, призывающей в первую очередь «соблюдать границы» других людей, а не «завоевывать друзей», как во времена Дейла Карнеги. Она находит воплощение на рынке труда, где все больше людей работает из дома, практически не соприкасаясь — в прямом смысле слова — со своими коллегами. И именно она превращает сексуальность в минное поле: ведь секс — это самое радикальное нарушение личных границ, ультимативное стирание водораздела между «я» и «ты».

Решение проблемы, настаивают комментаторы к посту, — в создании «культуры согласия», заключающейся в непрерывном процессе договаривания по поводу каждого соприкосновения с Другим и его личным пространством. Но диалоги между комментаторами свидетельствуют о том, что правила этого договаривания еще не выработаны и их интерпретация зависит исключительно от позиции, настроения и воззрений отдельного индивида. Так, например, выглядит дискуссия об уместности объятий между малознакомыми людьми: 

— А в начале [отношений] спрашивать обязательно? Скажем, сама я готова спрашивать, не проблема, но просто физически неприятно, когда спрашивают меня. 

— Не так давно прекрасная молодая лесбиянка спросила, можно ли обнять меня на прощание, это было очень трогательно. 

— А если бы не спросила, а просто обняла?

 — Тогда это можно было бы трактовать как не совсем уместную настойчивость. Вдруг я обниматься не хочу, например, или хочу, но завтра.

Дочитавший до этого места читатель — и особенно читательница — с большой вероятностью задастся вопросом: а не считает ли автор насилие лучшей альтернативой договору?

Действительно, императив договора приобрел — в первую очередь благодаря #MeToo — такую моральную ценность, что любые сомнения не только в его необходимости, но и в повсеместной возможности рассматриваются многими как апология харассмента. Однако интимный договор между людьми, не обязательно враждебно настроенными друг к другу, но по-разному социализированными, становится с трудом осуществимым. Ева Иллуз замечает в этой связи, что

Подписывайтесь также на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.