Дачный сезон: где москвичи будут жить после эпидемии

Читать в полной версии

С начала введения самоизоляции в Москве 30 марта и к ее окончанию отношение жителей города к ограничениям резко поменялось. Когда режим ограничений был только введен, его поддерживало более ¾ москвичей, а порядка 20% выступали за введение более жестких мер, более 15% — за введение уголовного наказания за нарушение режима самоизоляции.

Однако со временем поддержка мер московского правительства снизилась: к июню 16% считали, что нет ничего страшного в нарушении режима самоизоляции, а 48% были уверены, что за пренебрежение ограничениями не нужно штрафовать. К этому моменту наступил предел терпения — москвичам с каждым днем было сложнее оставаться без привычных элементов «нормальной» жизни. Больше всего горожанам оказались необходимы не социальные контакты (например, встречи с родственниками и семьей), а прогулки по городу (62%), поездки за город (53%) и посещение парикмахерских и салонов красоты (53%).

Неожиданно — ощущение депривации от разрушения привычных форматов использования городской среды оказалось сильнее, чем от сокращения социальных контактов.

Два лица депривации

Практики освоения городской среды тесно связаны с местом проживания — близостью дома к центру города. Для жителей центра развлекательная инфраструктура — часть привычной повседневности. Поэтому именно для них карантин стал наиболее дискомфортным. До самоизоляции прогулка на свежем воздухе рядом с домом для жителей центра предполагала особый режим фланирования, связанный с многочисленными публичными местами. Самоизоляция создала особенно острое ощущение депривации от городской среды — кроме возможности гулять на свежем воздухе жители центра лишились и других привычных элементов повседневности.

Парадоксально, но ограниченный доступ к развлекательной инфраструктуре за пределами Третьего транспортного кольца помог жителям этих районов справиться с чувством депривации.

Для них была нормальной досуговая миграция в центр города и ограниченное освоение территории района проживания. Люди ездили в центр либо по рабочим делам, либо чтобы провести свободное время, а в «резидентальных» районах только гуляли на улице, преимущественно в выходные дни. Поскольку использование городской инфраструктуры не было так плотно встроено в сценарии «жизни» в своих районах, они спокойнее отнеслись к ее нехватке, а острее всего переживалась нехватка возможности погулять на свежем воздухе.

Миграция в предместья

Легче всего режим самоизоляции пережили люди, которые живут в загородных домах. Они могли гулять на свежем воздухе (почти ¾ сказали, что свободно гуляли). Это частично компенсировало слом привычных практик обращения со средой обитания. Проще говоря — для москвичей, живущих или уехавших в загородные дома, влияние самоизоляции ощущалось слабее в силу того, что их повседневность сломалась куда в меньшей степени.

При этом, следует разделять два типа жителей загородных домов. Первый — это те, кто жил в них всегда; второй — те, кто в них переехал, когда были ужесточены правила перемещения по городу.

Те, кто постоянно жил за городом, испытывали меньше всего тревоги. Их ритм жизни, среда обитания и режимы доступа к ней мало изменились. Фактически, по-настоящему самоизоляция их не коснулась.

Среди тех, кто уехал из города на время, выделяется отдельная группа — люди, которые хотели обезопасить себя от возможного заражения, опасаются медицинских последствий пандемии сильнее других и дольше других будут воздерживаться от использования привычных городских инфраструктур. Подобной стратегии — уехать из города на время вспышки эпидемии — придерживались во время второй пандемии чумы в Европе, когда предместья Лондона наполнялись обеспеченным населением, бежавшим от болезни. Современники не отличаются от англичан XVII века — это люди, которых пугает именно заболевание, а не экономические или политические следствия ограничительных мер. В загородных домах живут те, кто обладает возможностью планировать собственное будущее, чьи доходы едва ли упали, а сбережений хватит на много месяцев вперед.

Важный отличительный признак этой группы горожан — наличие жилья в городской черте. Переезд за город — это временная миграция, в качестве дома (символического, психологического) рассматривается именно городское жилье, а не пристанище, в стенах которого они переживают бедствие. Информацию об окружающем мире они черпают исключительно через медиа: новости, ленты социальных сетей, контакты с друзьями, знакомыми, родственниками.

Во-многом из-за этого пандемия представляется им в наиболее жутком свете: в отличие от повседневной городской рутины, которая продолжает существовать, подобный способ коммуникации заостряет внимание на болезни, делая ее единственной значимой темой. Собственные страхи подтверждаются информацией, поэтому ситуация кажется наиболее критичной. «Реальной» жизнью для этих людей является существование в городской среде, а текущее — временное явление. Эта категория москвичей не планирует возвращаться в город, пока ситуация не станет безопасной с субъективной точки зрения.

Полярной группой являются те, кто живет загородом на постоянной основе и не имеет жилья в пределах городской черты. Эта часть населения живет практически автономно от города и наименее беспокоится из-за коронавируса. Для них, по сути, ничего не изменилось, кроме того, что сейчас нельзя посетить городские объекты инфраструктуры (парки, рестораны, торговые центры), которыми в обычное время они пользовались на выходных.

Живущие за городом не видят в эпидемии коронавируса угрозы, реже соблюдают профилактические меры (носят маски, пользуются антисептиком). Именно они создают волну компенсаторного потребления. Подобные настроения существуют как раз благодаря тому, что загородное жилье является «домом» в полном смысле слова — человек находится в привычной, спокойной среде, в которой он жил на протяжении последних лет. Кроме того, в отличие от квартиры, дом не имеет четкой границы — двери, которая отделяет безопасный мир самоизоляции от потенциальной угрозы заражения.

Прилегающий участок, ближайший лес, дорога воспринимаются как безопасные территории, а местом угрозы становится город, который находится далеко и не касается повседневности. Поэтому это наиболее спокойная категория населения, для которой пандемии как будто не существует.

Два дома

Удивительным результатом исследования оказалась слабая чувствительность горожан к качествам собственного жилья (этаж, вид из окна, планировка квартиры). Такое ощущение, что жилье для многих вообще не является предметом выбора, его серьезного критического переосмысления не произошло: слишком запретительной оказалась мысль об этом.

Консервативные качества московского жилищного сектора — высокая доля приватизированного жилья, неразвитость и низкая доля арендного жилья, привязка к месту ипотечным кредитом — стали причинами слабой способности жителей Москвы к переосмыслению условий своего места жительства.

Городское пространство Москвы и до эпидемии не отличалось большим разнообразием: центр (территория внутри ТТК) и спальная периферия, три радиальных сегмента (Юго-Запад, Северо-Запад и Юго-Восток), всего несколько отчетливо различимых типов застройки. Как показали исследования бюро «Меганом», фонда «Институт экономики города» и Хабидатум в рамках проекта «Археология Периферии», цены на кв.м жилья в поясе между ТТК и МКАД, где проживает около 10 млн человек, мало различаются — это, помимо прочего, зависит и от слабого разнообразия городской среды, особенно жилого фонда.

В некоторой степени компенсацией этому ущербному состоянию в Москве стала жизнь на два дома, или сезонная миграция москвичей на дачные участки. Для среднего класса идея распределенного дома становится все более популярной, причем не как вынужденная, а как сознательно избранная практика жизни.

В плотно населенных районах Европы она постепенно перерождается из «жизни на два дома» в жизнь «на два города», или даже «на несколько городов». В последнее десятилетие сельские территории, расположенные между несколькими крупными городами, стали привлекать горожан как место постоянного жительства. Казалось бы, процесс странный — город всегда считался и продолжает считаться пространством разнообразия и свободы выбора. Сельская местность лишена таких качеств и обладает лишь двумя серьезными преимуществами — хорошей экологией и низкой стоимостью жилья.

Но процесс переселения горожан в сельские районы не только не поставил под сомнение тезис о городе как о пространстве разнообразия и свободы — он стал еще более ярким подтверждением этому тезису.

Из-за улучшения транспортной доступности жители «междугородья» получают и высокое качество окружающей среды, и относительно низкую стоимость жилья, и доступность к нескольким городам сразу. В этом случае разнообразие услуг (аэропорты, больницы, школы, университеты, театры, магазины и т.п.) умножается в несколько раз.

Практика жизни рядом с городом, или жизни «на несколько городов» распространяется на плотно заселенных территориях Европы и Америки. А что же Москва и Россия? Если где-то в России и возможна такая форма распределенного жилья и распределенной деятельности, то это место — Московский регион. Здесь второй дом может не только дать хорошую экологию и близость к аэропорту. Жители могут распределить необходимые им услуги по локациям: Москва для эксклюзивных услуг (театр, специализированная больница, вуз и т.д.), областной центр для услуг ежемесячного и еженедельного спроса, а местный центр для ежедневных услуг.

Асимметрия Москвы и областных центров здесь не проблема — напротив, иерархия населенных мест выстроена в том числе и на временном бюджете человека. На использование уникальных функций Москвы приходится не более нескольких недель в году. Остальные сезонные и повседневные услуги могут быть получены и в других городах неподалеку от Москвы — Туле, Рязани, Владимире, Калуге, Твери.

Эпидемия может ускорить развитие практики распределенного жилья, но не по причине страхов «высокой плотности» — они вскоре забудутся. Дело в том, что эпидемия буквально вытолкнула москвичей на уже проторенную дорогу пересмотра системы расселения — и она ведет в мир тех самых сельских районов, связанных транспортом с несколькими городами сразу. И тогда Зарайск и Серпухов, Сергиев Посад и Можайск, Звенигород и другие города Подмосковья — если их не добьют типовой застройкой — станут альтернативой унылому московскому микрорайону.

Все под рукой

Противоположный тренд — концепция «15-минутного города». По этой концепции большой город, такой как Москва, должен стать архипелагом мини-городов.

До некоторой степени Москва была такой и до эпидемии — на это указывает низкая плотность транспортной сети. По связанности спальных районов между собой Москва слабее Санкт-Петербурга — города, расположенного на островах.

Анализ пространственного поведения горожан в период эпидемии, проведенный московским Центром урбанистики, компанией RRG и Хабидатум, это подтверждает. Количество людей, находящихся за пределами своей домашней ячейки, в среднем по городу за время эпидемии оставалось очень небольшим.

Кроме того, в результате эпидемии офисный сегмент недвижимости может перейти к «веерному» размещению — небольшая штаб-квартира в центре города и много распределенных офисных помещений, приближенных к жилым спальным районам. Так могут появиться районы-конгломераты с офисными «филиалами» работодателей, ради которых раньше приходилось совершать маятниковые поездки в центр города.

Город-лаборатория

Пандемия поставила город в условия чистого эксперимента — на целых три месяца он стал лабораторией по изучению городского пространства и его ценности для жителей. Для понимания ценности пространства обычно проводятся имитации в рамках концепции opportunity cost — замещающей стоимости. Например, чтобы оценить реальную стоимость Большого Каменного моста в Москве нужно представить, что его нет и посчитать возникшие издержки.

Без экстремальной ситуации карантина было бы невозможно понять, насколько сильно москвичи привязаны к местам их обитания — квартире, виду из окна, этажу, дому, двору, парикмахерской или парку. Остроту этого состояния нам показывают результаты соцопроса и данные мобильности.

Здесь есть по меньшей мере два важных аспекта — один касается отобранных карантином у человека привычных практик (регулярное посещение парикмахерской), другой — отобранных у него возможностей (часто выходить на прогулку в парк). Многие намерения могли существовать в пассивной форме и никогда бы не реализоваться, но о них люди узнали именно тогда, когда предмет этих намерений у них отобрали.

Собирательный образ пространства, полученный в соцопросе, оказался конгломератом мелких желаний, встроенных в общее «потребительское» отношение к окружению. Вместо ностальгического рассматривания в лупу карты любимого города появился дуализм, размывший промежуточные состояния: оппозиция «внутри и снаружи», «в городе или за городом» стали управлять пространством города. Сведение множества возможностей центра города до двух уровней — здесь можно, там нельзя — обострили и без того тяжелую «пространственную невменяемость» городского сообщества.

Депривация и пределы терпения

Различия в ощущении депривации имеют четкие психосоматические и социальные последствия. Жители центра, которые сильнее других ощутили, что их существование в городе сломалось, чаще других говорили о том, что у них снизилось качество сна, выросли уровни утомляемости и раздражительности — все это проявлялось на ¼ чаще, чем у жителей окраин и почти в 2 раза чаще, чем у тех, кто живет за городом. Ощущение депривации приводило к более частому нарушению режима самоизоляции. Нельзя сказать, что это было обусловлено большей инфраструктурной насыщенностью прилегающих к их месту проживания территорий. По сравнению с жителями периферийных территорий они также чаще использовали транспорт — на 30% общественный и в 1,5 раза — личный.

Произошло стихийное освоение города жителями: как только пространство пытаются структурировать, регламентировать и контролировать, закономерно возникают «партизанские» способы сопротивления. Для москвичей, судя по результатам исследования, возможность пользоваться пространством не столько вопрос прав или свобод, а вопрос собственной идентичности, самовосприятия — это было верно и для урбанизации прошлого века, и для Москвы в период карантина.

После выхода партизан из леса и возврата пространства города его жителям, местным властям предстоит большая работа над ошибками и планами. Ведь, возможно, граждане города, вынуждено проведя взаперти четверть года, начнут ценить свободу больше парикмахерской̆. И если это так, то Москва — уже совсем другой город.

---

Подписывайтесь на Telegram-канал РБК Тренды и будьте в курсе актуальных тенденций и прогнозов о будущем технологий, эко-номики, образования и инноваций.