Денис Кулешов: «Многие инноваторы будто стоят за стеклянной стеной»

Накануне форума «Открытые инновации», который пройдет в Москве 21—23 октября, генеральный директор Лаборатории «Сенсор-Тех» Денис Кулешов рассказал РБК, почему инвесторы пока опасаются вкладывать деньги в инновационные социально значимые проекты и что нужно сделать государству и бизнесу, чтобы филтех все же начал успешно развиваться в России.

— Почему вы решили заниматься филтехом? Почему не индустрия развлечений, например?

— В социальном предпринимательстве я оказался еще на этапе учебы в МГТУ им. Баумана: меня пригласили в Центр работы с инвалидами по слуху, который был при университете. С тех пор количество проектов для людей с ограниченными возможностями сильно выросло. Мне кажется, что этому поспособствовала ратификация Конвенции ООН о правах инвалидов в 2012 году. После этого на всех уровнях — государство, бизнес, университеты — о проблеме начали говорить.

— Ваши проекты «Робин» (умный помощник для незрячих) и «Чарли» (устройство распознавания речи) реализуются в рамках дорожной карты НТИ «Нейронет». Что это за карта?

— На этапе создания НТИ (Национальная технологическая инициатива. — РБК) как большого государственного проекта было решено выделить перспективные рынки, которые назвали «нетами». У каждого из них появилась приставка: «Нейронет», «Спейснет», «Маринет» и т.д. По каждому из этих направлений создали дорожную карту — это программный документ, подписанный на уровне правительства. Он рассказывает, какие проекты и в каком направлении нужно развивать, чтобы это помогало индустрии. Мы существуем вокруг направления «Нейронет», и наша задача — быть драйверами этого направления, создавать успешные продукты.

— «Нейронет» — это значит, ваши устройства работают на основе нейросетей?

— Да, например, в каждое устройство «Робин» загружена нейросеть. Предварительно она обучается на большом количестве изображений — человека, стола, стула, автомобиля, тарелки и т.д. Для того чтобы нейросеть смогла различать эти предметы, ей нужно проанализировать примерно по 50 тысяч изображений с контурами этих вещей. Чтобы создать нейросеть, сервер работает 3-4 дня, обрабатывая весь объем материала. На выходе получается бинарный файл, который и называется нейронной сетью. Его мы закачиваем на устройство, с помощью которого слабовидящий или незрячий человек сканирует окружающее его пространство. Нейросеть тем временем строит догадки, что тут, скорее всего, кресло, или что приближается автомобиль, и сообщает об этом пользователю.

В «Робин» также встроена технология распознавания лиц. Если фото определенного человека есть в базе, устройство распознает его. Алгоритм построен следующим образом: на каждое лицо на фотографиях накладываются уникальные маски из точек, и когда нейросеть видит, что расположение и количество точек похожи на то, что мы изначально запрограммировали, называет имя. Еще в «Робине» есть вибродальномер — это что-то вроде парктроников: чем ближе к объекту, тем сильнее вибрирует датчик.

— Понятно, что такое устройство нужно каждому слабовидящему или слепому человеку. А инвесторы это понимают?

— В России убедить инвестора вложить средства в социальный проект на ранних этапах практически невозможно. Очень сложно подтвердить, что будет выручка, что будет поток заказов. Область средств реабилитации зарегламентирована, и никаких быстрых проектов там сделать невозможно. Для того чтобы добиться статуса технического средства реабилитации и попасть в перечень, надо получить регистрационное удостоверение на медицинские изделия. Все это занимает годы, и не все инвесторы готовы ждать пять лет, когда появится воронка продаж. А когда продажи уже идут и есть заказы, для инвесторов это уже более понятная история. Тут они понимают, как их деньги отработают с меньшим количеством рисков. Пока что в России венчурные инвестиции на раннем этапе социального проекта, когда есть только идеи и прототипы, — крайне рисковый сценарий для вкладчиков.

Когда мы только открыли свою лабораторию, то привлекли 70% гранта НТИ и получили 30% софинансирования от благотворительного фонда поддержки слепоглухих «Со-единение». По сути, все эти деньги не от инвесторов — в одном случае это грант, в другом — благотворительное пожертвование. Условием в любом случае является коммерциализация проекта, но часть прибыли мы, будучи социальными предпринимателями, собираемся направлять в фонд «Со-единение».

— Ваши устройства можно получить по квоте?

Надеюсь, в России скоро произойдут изменения, и поток инновационных проектов начнет просачиваться в государственную систему обеспечения инвалидов. Есть перечень технических средств реабилитации, и устройства, которые находятся в перечне, могут быть предоставлены нуждающимся бесплатно. Но многие инноваторы часто оказываются в ситуации, когда они вроде бы видят рынок и понимают, как он работает, видят клиентов и знают их потребности, но будто стоят за стеклянной стеной.

Сейчас наша задача — убедить государство в лице Министерства промышленности и торговли и Министерства труда и социальной защиты в том, что наши устройства должны быть внесены в перечень. Это непростая задача, потому что есть утвержденный список устройств, которые закупаются ежегодно. На это тратится порядка 30 млрд рублей. Если в него что-то добавить, нужно увеличивать объем бюджетного финансирования. Что-то убрать тоже невозможно, не затронув интересы некоторых групп людей с инвалидностью. Сейчас мы готовим предложение, в котором говорим, какую позицию можно добавить в перечень, описываем, какой ориентировочно будет спрос, и при каких показаниях можно назначать устройства. Надеюсь, скоро этот диалог завершится чем-то хорошим.

С квотами есть еще один нюанс. Чтобы получить статус технического средства реабилитации, нужен год-полтора. Это связано с тем, что проводятся технические и токсикологические испытания. Для многих проектов, особенно маленьких, это стоп-фактор. Это не только долго, это еще и серьезные деньги — около 1 млн рублей — на экспертизу, подготовку документов, их подачу и т.д.

— Год-полтора — это много. За это время могут появиться новые технологии.

— Верно, но это специфика нашей индустрии. Поэтому если филтех-проект не может ждать, есть два пути: либо справляться без помощи государства — тогда люди покупают устройства за свои деньги, либо выходить на экспорт. Например, по «Робину» мы сейчас проходим процедуру сертификации на Amazon. Мы позиционируем себя как электронное устройство. Но если мы захотим называть себя медицинским устройством, нам надо будет получить сертификацию FDA (Food and Drug Administration, Управление по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов. — РБК). Это процесс долгий, дорогой и сложный. В России мы тоже позиционируем себя как компьютерные устройства. Если удастся привлечь крупные инвестиции, то можно попытаться зарегистрироваться в США как медицинские изделия. Тогда откроется большой рынок работы со страховыми компаниями.

— Какие есть государственные программы, кроме существующих в рамках НТИ, которые направлены на решение вопросов инклюзивности?

— В Минпромторге, например, есть департамент развития промышленности социально-значимых товаров. Нас также поддерживают РВК, Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, Фонд «Сколково» и правительство Москвы. Есть еще линия НКО. Мы получаем помощь от благотворительных фондов — например, Фонда президентских грантов, фонда «Со-единение» и фонда «Искусство, наука и спорт».

— Как обстоят дела на западном рынке филтех-проектов?

В принципе любые инновации случаются сначала в Америке. На втором месте Азия. В Штатах рынок филтеха развит очень хорошо, там невероятное количество социальных проектов и стартапов. Все потому что темы социальной ответственности, равенства и равноправия появились там достаточно давно — американцы изначально были на этом сконцентрированы. Они очень трепетно относятся к подобным историям. В целом состояние экономики и позиция США на международной арене располагают к тому, чтобы больше думать о таких проблемах.

— Какие перспективы у России в этом плане?

— Лично я вижу только движение вперед — во многом потому, что государство осознало, что тему инклюзивности нужно поддерживать. А поддерживать эту тему, кроме него, некому. Венчурные механизмы не подходят, потому что социальным стартапам сложно получить хорошую оценку. Если же говорить про бизнес, то я знаю очень мало предпринимателей, которые брали кредиты и пытались на такой бизнес-модели заработать.